Он встал рядом с одной из колонок. Громко играли Pretenders. Несколько человек танцевали. Он произнес что-то, но я не расслышал. Я знал, что он собирается сказать, но не думал, что у него хватит мужества это произнести. Он меня предупреждал? Возможно, но никоим образом не словесно. Хотя это чувствовалось в том, как он шарахался от меня, когда я прикасался к нему на людях, или после того, как он кончал. Или как он бил кулаком по столу, когда я покупал ему пиво в «Пабе», и говорил, что заплатит сам, и запускал через стойку доллар. Или в его бесконечных разговорах о том, как он хочет взять академку на семестр и поехать в Европу, в том, как он всегда добавлял с ударением: один. Меня же предупреждали, и мне было неприятно признаться в этом самому себе. Но все равно я последовал за ним туда, где стояла Кэндис. Он дал ей пиво. Она выглядела настолько дерьмово, а может, наоборот – хорошо, только мне никогда не удавалось примириться с этим. На Митчелле была футболка (не моя ли, случаем? возможно) и свитер от Эдди Бауэра, и он нервно почесывал шею.
– Вы знакомы? – спросил он.
– Да, привет,- улыбнулась она, и он взял ее пиво, пока она прикуривала.
– Привет,- улыбнулся я добродушно, как всегда; потом окинул ее грозным взглядом, пока она не смотрела, надеясь, что Митчелл заметит, но он не заметил.
Мы стояли втроем в «Конце света», за ним начинался склон, который обрывался в долину и затем в центр Кэмдена. Он не был крутым, но, если бы мне пришлось ее столкнуть, скажем, случайно, незаметно, через ограду высотой в колено, легким ушибом она бы не отделалась. На смену Pretenders пришли Simple Minds, и я был благодарен, потому что, если бы не музыка, я бы там не выстоял. Вечеринка – прекрасное место для выяснения отношений, но не эта. Эту я проиграл. Возможно, уже давно, может, даже той ночью в Нью-Йорке. Кто-то повесил бледно-желтые огни, и они осветили лицо Митчелла, сразу показавшееся опухшим и изможденным. Он ушел. Сцена, в которой участвовали мы трое, была слишком реальна и слишком бессмысленна. Я побрел прочь.
Шон
Девушку зовут Кэндис. Я стою у бочки с Тони, который читает Гетчу длинную лекцию о последствиях злоупотребления пивом, и наблюдаю, стараясь не дать Митчу Аллену занять собой все поле зрения. Для пятничной вечеринки одета она слишком нарядно и здесь, на лужайке перед общим корпусом, выглядит очень круто, действительно классно, может, немного слишком консервативно и сдержанно, в японском, что ли, стиле, но в то же время по-хорошему сексуально, будто смотришь на нее и знаешь, что она задала бы жару в кровати или что-то вроде того. По-любому, для Митча, который, насколько я могу судить, на самом деле вовсе не столь красив, она слишком хороша. Он всегда напоминал мне придурка-старшеклассника, который из кожи вон лезет. Я думаю: неужели ей действительно так нравится с ним трахаться? Потом я думаю: может, они вообще не трахаются? Может, просто пойти туда и заговорить с ней, и, возможно, она попросту примет мое предложение и скажет Митчу, что они увидятся потом как-нибудь. Эти мысли сводят меня в могилу, ну почти что. Опрокидываю очередное пиво, и к бочке подходит еще один япончик, Роксанн, и встает рядом со мной. Затем эта девушка уходит из «Конца света», следуя за ним. Им нельзя уходить, думаю я, слишком рано. Но они не уходят, а просто отходят от кого-то. «Слишком рано для чего?» – спрашиваю сам себя. Кончится все тем, что они отправятся к нему в комнату (у нее, наверное, соседка) и она даст ему себя выебать.
Так хочется трахаться, что от этого не радость, а слабость. Гляжу на Роксанн, которой должен кучу бабок. Интересно, переспит ли она со мной сегодня вечером? Есть ли хоть какой-нибудь шанс? Она курит косяк и протягивает его мне.
– Как поживаешь? – спрашивает она.
– Пиво пью,- объясняю я.
– Хорошее? Ты пьешь хорошее пиво? – спрашивает она.
– Слушай,- говорю я ей, сразу к делу,- хочешь пойти ко мне в комнату?
Она смеется, пьет пиво, теребит свои накрашенные ресницы и спрашивает меня:
– Чего ради?
– Как в старые добрые,- пожимаю я плечами.
– Как в старые добрые? – Она заливается еще пуще.
– Что такого смешного? Господи.
– Нет, не хочу, Шон,- говорит она.- Мне нужно заехать за Рупертом по-любому.- И по-прежнему улыбается.
Сучара. У нее жучок, мотылек в пиве. Она его не видит. Я помалкиваю.
– Одолжи пару баксов,- прошу я ее.
– Сумочку не взяла,- отвечает она.
– Ну да,- говорю.
– Да, Шон. Ты все такой же,- говорит она без язвы, но от этого мне хочется ее ударить (нет, выебать, а потом ударить).- Не знаю, хорошо это или плохо.
Я хочу, чтобы она выпила этого жучка. Куда, черт возьми, Кэндис отправилась? Я смотрю на Роксанн, с лица которой все не сходит эта дурацкая улыбка, счастлива, что я спросил ее, и еще счастливее, что у нее нашлись силы отказать. Я смотрю на нее, и меня в самом деле тошнит.
– Морфий у тебя есть? – спрашиваю.
– Зачем? – спрашивает она, замечает насекомое и выливает пиво на лужайку.
– Для внутреннего употребления. Тебе, похоже, как раз не помешало бы,- говорю я, уже отходя.