Правила бунта

Он улыбается.

— Поэтично. Но я не призрак. Просто ни перед кем не играю, вот и все.

Я вспоминаю то самое первое утро, когда услышала, как парень играет, за пределами оркестровой комнаты, когда весь Вульф-Холл затих и был неподвижен, а мягкие звуки музыки затопили коридоры опустевшей академии. Это была запоминающаяся мелодия. Она оставалась со мной в течение нескольких недель после того, как я ее услышала. В последующие дни я просыпалась со звоном в ушах.

Не желая продолжать врать — по крайней мере в этом — я говорю:

— Я слышала тебя. Ты играешь в оркестровой комнате. Рано утром, до восхода солнца. В первый раз... Я слышала мелодию с другого конца здания. Это была такая приятная, восходящая... танцевальная… — Я не могу придумать другого способа описать это. — Не могу вспомнить мелодию конкретно, но помню, что она заставила меня почувствовать.

У него каменное выражение лица, но глаза… Не могу решить, оживились ли его глаза, потому что мы говорим о чем-то, что его глубоко волнует, или потому, что Дэш зол, что я вторглась в его личную жизнь.

— И что ты почувствовала? — Его голос гладкий, как шелк, нежный, как ласка, но парень все еще выглядит так, будто его настроение может перейти в царство раздражения.

— Как будто я заблудилась во сне наяву, — говорю ему. — Я чувствовала себя опьяненной и счастливой, словно мне снова четыре года. Это заставило меня почувствовать… — Я ищу слово, которое отдаст должное музыке, но его просто нет. Поэтому довольствуюсь словом: — Живой. Это заставило меня почувствовать себя живой.

Дэшил смотрит на свои руки.

— Я чувствую то же самое.

— Когда смотрю на звезды, я чувствую себя несущественной, — тихо делюсь с ним. — Когда смотрю в объектив этого телескопа, не могу не восхищаться своим собственным существованием. Я каким-то образом появилась на свет среди всего этого небытия. Мы все сделаны из элементов, которые были выкованы в горящих печах звезд. Семь октиллионов атомов образуют человеческое тело. Семь октиллионов. Все эти атомы пришли оттуда. — Я киваю головой вверх, к небу. — Довольно впечатляюще, если спросишь меня.

Дэш бросает взгляд на сводчатый потолок обсерватории. Он не видит неба — ставни купола плотно закрыты от дождя — но потолок по-прежнему прекрасен. Он был расписан задолго до того, как я поступила в Вульф-Холл. Профессор Лейдекер говорит, что где-то в сороковых годах. Арки купола, ребра и панели — все темно-синего цвета. Кто-то нашел время, чтобы начертить на них карту звезд. Металлическое серебро раскрашенных созвездий ярко сияет на фоне насыщенного синего цвета, и, хотя это не так потрясающе, как настоящее ночное небо, оно, несомненно, завораживает. Дэш изумляется этому, легкая улыбка играет на его губах.

— Ты когда-нибудь была в Бунт-Хаусе? — спрашивает он.

— Нет. — Такая возможность была. Меня приглашали через других людей. У меня просто никогда не хватало смелости пойти туда.

Дэш снова обращает свое внимание на меня, пристально глядя своими ореховыми глазами.

— У нас скоро вечеринка. Ты должна прийти. Думаю, тебе бы понравился потолок.

Я проезжала мимо дома миллион раз. Каждый раз, спускаясь с горы, я всматриваюсь сквозь деревья, пытаясь разглядеть его. Высокая конструкция из стекла, стали и камня пробуждает во мне жгучее любопытство с того момента, как я узнала, что она там есть. Получить возможность осмотреть это место — все равно что выиграть золотой билет на шоколадную фабрику Вилли Вонки. Но…

Я стиснула зубы, собираясь с духом. Мне нужно мужество для этого вопроса.

— Ты просишь меня пойти с тобой в качестве пары, Дэш? Или просто говоришь, что я должна появиться там? Потому что это… — Я жестом указываю между нами. — Это становится запутанным, что не очень хорошо.

— В самом деле? — Парень прислоняется спиной к телескопу, все еще держа руки в карманах, и плутоватая улыбка подергивает уголки его губ. — Кажется, прошлой ночью тебе было очень хорошо.

Ух. Клянусь Богом. Этот парень может так чертовски бесить.

— Я не это имела в виду, и ты это знаешь.

Он позволяет улыбке исчезнуть.

— Хорошо, ладно. Нет, мне очень жаль. Я не прошу тебя пойти со мной, милая. Если бы попросил тебя об этом, то твоя жизнь в Вульф-Холле, какой ты ее знаешь, превратилась бы в дерьмо быстрее, чем ты успеешь сказать: «Вытащи меня отсюда к чертовой матери». Рэн и Пакс сделают своей личной миссией стереть твою жизнь с лица земли, и я, как ожидается, тоже присоединюсь к этой акции. Ты этого хочешь?

Я оставляю его вопрос без ответа и задаю свой собственный. Единственный, что имеет хоть какой-то смысл.

— Зачем им это?

— За тем, что Бунт-Хаус важнее любого из нас. Жизнь, которую мы построили для себя, важна для каждого из нас. Это святилище. Мы защищаемся от всех внешних угроз, и девушки, безусловно, считаются угрозой.

— Поэтому вы трое обращаетесь с нами как с дерьмом?