—
Девушка услышала злобу в моем голосе, увидела ненависть в моих глазах и громко захныкала. В тот момент я ненавидел себя. И был так чертовски зол на себя, и на нее, и на дерьмовое положение, в которое себя поставил, что на самом деле хотел выместить свое разочарование на ней. Конечно, я этого не сделал. Я, конечно, кусок дерьма, но если и есть что-то, чего я не могу сделать, так это ударить девушку. Поэтому вылетел из обсерватории, сгорая изнутри.
Выражение лица Кэрри, когда она увидела меня…
Я мог бы прожить до ста лет и никогда не забыть выражение ее лица. Я вижу ее страдания в своих снах. Когда сейчас прохожу мимо нее по коридорам, держащую под руку Пресли, ее лицо такое пустое и отстраненное, в глазах едва мелькает узнавание, когда наши взгляды случайно встречаются, что странно вспоминать такую боль и шок на ее лице.
К ее чести, Кэрри быстро пришла в себя. Всего через несколько дней после инцидента в обсерватории я увидел, как она смеялась и шутила с Пресли в столовой. Ее смех был как удар под дых. Она казалась такой беззаботной и веселой, на самом деле счастливой, как будто полностью оправилась и уже двигалась дальше после того, как увидела меня с другой девушкой. Было больно слышать ее смех. Глупо, правда? Я просрал все доверие, которое построил с ней. По уважительной причине, но все же. Я причинил ей боль, знаю, что сделал это, черт возьми. И теперь, у меня хватает наглости расстраиваться, когда она оправилась от этой боли?
— Давай, придурок. Мы опоздаем. — Пакс толкает меня локтем в ребра.
— Мне нужно было найти свои очки.
— Не стоило беспокоиться.
— Они помогают мне лучше видеть.
— Они делают тебя похожим на придурка.
Уверен, что он прав, но к черту все это. Я выгляжу как придурок, но девушки все еще пялятся и шепчутся. Кэрри не делает ни того, ни другого, так что моя внешность не имеет значения.
Пакс придерживает для меня дверь и в буквальном смысле протягивает руку.
— Дай мне знать, если тебе понадобится помощь. Ну, ты знаешь. Если ты такой слепой.
Я подумываю о том, чтобы вывернуть ему руку, но в последнее время отношения между нами стали немного легче. Мы все еще ссоримся, как маленькие дети. Все еще скандалим и деремся, когда один из нас устал и срывается, но теперь между нами появилось своего рода согласие. Хрупкое понимание. Я бы предпочел не ссориться с ним сегодня.
Я все еще немного рычу, следуя за ним в академию.
— Гребаный английский. Мы должны просто выполнить все наши задания заранее и закончить блок пораньше. Становится все труднее и труднее не выбить дерьмо из этого ублюдка каждый раз, когда его вижу.
Ублюдок, о котором я говорю, конечно, Фитц. В тот момент, когда полицейские исчезли, маска ублюдка снова вернулась на место, скрывая его истинное лицо, и он снова стал нашим расслабленным, улыбающимся, слишком крутым профессором английского языка. Он никогда не упоминал о том, что угрожал нам. Он вообще не разговаривал со мной за пределами классной комнаты с того дня, как вышел из столовой. Однако мы знаем, что у него есть шкатулка с дарами Рэна с вечера вечеринки, и пока у него есть наркотики, тот все еще способен причинить нам огромное количество неприятностей, если захочет.
Пакс зловеще смеется.
— Я собираюсь навестить его в Маунтин-Лейкс. Я знаю, где он живет. Возможно, мы сможем вернуть нашу собственность.
Я уже думал об этом.
— Он слишком умен, чтобы держать ее у себя. Вероятно, он закопал шкатулку в лесу или что-то в этом роде.
Когда мы с Паксом приходим, Рэн уже в логове. Он именно там, где я и ожидал, развалился на кожаном диване, одетый во все черное. Он носит ту же одежду с самого Рождества — наказание за какое-то дурацкое пари, которое он заключил с Паксом, а затем проиграл. Он не побежал с нами этим утром. Я списал его плохое настроение на тот факт, что Мерси, с которой Рэн не разговаривал уже несколько месяцев, все больше и больше пытается с ним примириться. Она покинула Вульф-Холл в прошлом году, чтобы учиться в какой-то модной школе в Швейцарии, но я случайно узнал, что она хочет вернуться. Если Рэн узнал о планах своей сестры, то неудивительно, что он в таком кислом настроении. Парень, как обычно, лежит на диване, прикрыв глаза рукой, и он даже не хрюкает, когда Пакс тычет его в ребра, когда мы проходим мимо.
— Ублюдок, — рычит он.
— Придурок, — отстреливается Пакс.
Я сажусь под окном, и Пакс присоединяется ко мне. Прошло много времени с тех пор, как он сидел в одиночестве за старым викторианским письменным столом, который любил. Иногда мне кажется, что он сидит рядом со мной только для того, чтобы досадить мне до чертиков. В основном, я думаю, он просто доволен тем, что сидит рядом с другом. Не то чтобы он когда-нибудь признался бы в этом.
Я хватаю блокнот и ноутбук, вытаскиваю их из сумки.
— Так, так, так. И что это тут у нас?