Правдивый ложью

Но всю дорогу, пока добирался до Никитской, в ушах у меня звучал серебряный колокольчик нежного голоса царевны и ее прощальная фраза:

– Ждать будем, Федор Константиныч.

Совсем короткая, но тоже певучая, она сопровождала меня, словно ласковая песня: «Ждать будем, Федор… Ждать будем…»

«И я тоже… буду… – мысленно ответил я, но тут же оборвал себя: – Тебе как раз ждать нечего. Или ты собрался встать поперек дороги Квентину? – И твердо ответил: – Нет! Такого не будет!»

И отогнал от себя всякие неправильные мысли, которые к тому же были совершенно не к месту – дел предстояло уйма.

А вокруг меня и десятка сопровождающих ратников затаилась ночная Москва. После сегодняшней встряски город вроде бы утих, а судя по обилию ночных рогаток и бодрых сторожей, с порядком тоже было все нормально.

Во всяком случае, пока.

Глава 8 Страховка

Следующий день я начал, как и полагается, с визита в царские палаты.

– Позавтракал, в смысле потрапезничал? – первым делом осведомился я у своего ученика.

Тот молча кивнул.

– А чего такой скучный?

Федор неловко пожал плечами и грустно заметил:

– Обычно всегда в это время в Думу шел, а ныне что делать – ума не приложу. Ксюхе хорошо, с утра спозаранку в старые хоромы укатила, княж Дугласа навестить, а я…

– А пару-тройку дней назад ты тоже с Думы начинал? – усмехнулся я.

– Там иное. День прожил, и слава богу. Ныне же токмо гадать остается…

– А гадать не надо, – заметил я. – Хороший государь подобно хорошему полководцу должен быть всегда энергичен и деятелен, ибо безделье губит человека, как ржа железо. На этот случай есть хорошее правило: не знаешь, куда приложить голову, прилагай… руки. – И жестом указал ему, чтобы он встал.

– Это как? – удивился он.

Вместо ответа я потянул его за руку, поднимая с неубранной постели. Обойдя вокруг недоумевающего царевича, я приступил к осмотру, начав с плеч, затем, морщась, помял вялый бицепс, легонько хлопнул его по солнечному сплетению и констатировал:

– А никак, – пояснив: – Это я к тому, что ты успел подрастерять все, что приобрел в полевом лагере. Значит, сделаем так: как только возникает свободное время, в которое не знаешь чем заняться, ложись и отжимайся. Коль мысли не придут – переходи на пресс. – И поторопил: – Давай-давай, прямо сейчас и приступим. Для начала тридцать раз – посмотрим, насколько все запущено.

Федор покосился на меня, убедился, что я не шучу, и… принялся отжиматься, а я читал нотацию, не забывая время от времени считать, чтоб царевич не сжульничал:

– У государя все должно быть красиво: и тело, и душа, и мысли, а ты, мой милый друг… восемь, молодца… тело свое так запустил, что можно только удивляться… двенадцать, очень хорошо…

– Так то государь, – возразил он, кряхтя, – а я-то не пойми кто. Вроде почти царь, а вроде… Вот и гадаю, чего мне теперь можно, а чего делать не след.

– И тут особо думать нечего, – пожал плечами я. – Думы и впрямь нет, да черт бы с ней – вполне хватит меня, Зомме и Басманова. Я и так знаю, что нужно делать, Зомме тоже забот хватает, а вот Басманова ты к себе время от времени дергай и вызывай каждый день, начав прямо сегодня.

– Зачем? – удивился он, застыв на поднятых руках и уставившись на меня.

– Отвлекаешься, – попрекнул я его. – Еще шесть раз осталось. Ну-ка…

Годунов недовольно засопел, но продолжил отжимания, а я пояснил:

– А с кем же тебе еще совет держать, как не с самым ближним к государю боярином? И делать это желательно как можно чаще – лучше, если каждый день. Опять же не помешает и спросить Петра Федоровича, как дела идут, не надо ли ему с твоей стороны оказать помощь, ну и вообще. И первым делом всегда интересуйся здоровьем Дмитрия Иоанновича, а затем названого брата Петра Федоровича Василия Васильевича Голицына.

Царевич, кряхтя, поднялся с пола. Итог неутешительный – раньше, помнится, он отжимался пятьдесят раз влет, а мог, если поднапрячься, и семьдесят, сейчас же еле-еле тридцать, да и то последние пять раз чуточку хитря, не до конца сгибая руки, чтоб легче было отжаться.

Опять же и дыхание тяжелое, и лицо изрядно покраснело. Чувствуется, что запустил парень спорт, невзирая на мои наставления.

Однако, как сразу выяснилось, краска на лице проступила не от физической нагрузки.

– Не велика ли честь – о здравии моего убийцы вопрошать?! – возмутился Федор. – Будь моя воля, я б ему иных лекарей прислал, кои в Константино-Еленинской башне сиживают.

– Так и я о том же, – улыбнулся я, успокаивая рассерженного царевича. – Вдруг помер Василий Васильевич? Вот и будет нам с тобой радость нечаянная. – И повелительно ткнул пальцем на постель. – Ложись, и пресс.

– Тоже тридцать? – испугался он.

Я скептически посмотрел на его животик. Маловат, конечно, но тенденция настораживает. В шестнадцать лет такое украшение настоящему мужику носить ниже груди негоже. Этот орден ожирения ни к чему хорошему не приведет.

А ведь сколько раз я говорил ему, что обильная еда вредит телу так же, как обильная вода посевам, но куда там – все бесполезно.