Правда о зомби. Секретные проекты спецслужб

И тем не менее позиции во власти трех перечисленных самоубийц были настолько прочными, что явного повода кончать жизнь у них не было. Взять того же Н. Е. Кручину: не один он располагал секретной информацией о расходовании сотен миллионов партийных рублей и о вкладах за рубежом. Да, он знал много, очень много, но управделами — не та должность, на которой замыкается паутина финансовой власти, инеон в конце концов распоряжался этими вкладами. Он лишь — высший канцелярский (!) чиновник, через которого шли тайные партийные финансовые документы: какой зарубежной компартии сколько миллионов отчислить для ведения антигосударственной подрывной деятельности, как распорядиться сотнями миллионов внутри страны и т. д. Но знание этой информации все же было опасно для Кручины: «А вдруг за меня возьмутся демократы, и их люди из спецподразделений начнут допрашивать с пристрастием? Тогда даже за тюремными стенами достанут оставшиеся на свободе „тузы“ из ЦК», — вполне логично мог предположить Кручина. И если он пришел к такой навязчивой мысли, то выход для него оставался один. Какой это выход, уже известно.

Сделаем исключение для верного служаки — маршала Ахромеева, который не перенес позорного краха ГКЧП, путча и, как офицер чести, покончил с собой. Но опять странность: почему именно через повешение, ведь это считается позорной смертью? Неужели у маршала под рукой не нашлось табельного или именного пистолета, что в традиции русского офицерства?

А может быть, самоубийства вызваны наслоением государственных и личных драм, разладов в семье? Но, насколько известно, в семьях Цвигуна, Пуго, Кручины и Ахромеева все тоже было относительно благополучно, а до трагедии в шекспировском стиле, по мнению психологов, эти деятели не доросли эмоционально, духовно — в силу «кондового» советского партийного воспитания. Это были прагматики и реалисты до мозга костей. Они никогда не совершали ответственных поступков, не просчитав вероятные события на два-три хода вперед. Так неужели они, анализируя нестабильную социально-политическую ситуацию в стране, не учли возможности провала путча — хотя бы на всякий случай? И не подумали о вариантах отступления, спасения? Или же они по заскорузлой традиционной логике считали, что народ останется в стороне и массово не возмутится против переворота?

Рассматривая характеры самоубийц, при всей схожести их психологии аппаратчиков, отметим, что это были люди со своими особенностями в вопросах государственной и партийной морали, человеческой чести.

Остановимся на «портрете» Цвигуна. По свидетельству сослуживцев и тех, кто знал его многие годы, это был тоже своего рода, с коммунистической точки зрения, человек чести. Он не смог перенести той вакханалии, которая стала твориться в партийных «верхах» еще под конец «царствования» Брежнева. Цвигун видел, что не только дети вождя партии, но и многие партаппаратчики буквально попирали нравственные коммунистические нормы, используя должностные привилегии и родственные связи для достижения высших благ на буржуазный манер. Партия проповедовала народу принципы скромности, отречения от буржуазной пресыщенности, а элита утопала в роскоши. Эти резкие контрасты, несоответствие между официальной идеологией и повседневным поведением партфункционеров, их семей и могли быть причиной душевной драмы «принципиального партийца» Цвигуна. Он не смирился с прогрессирующим моральным развалом правящей верхушки и не хотел сам в этом участвовать.

Прекрасно знали ситуацию в СССР и Пуго с Кручиной. Знали и другие партийные, государственные функционеры, генералы, кого в Кремле приласкала щедрая партийная рука. Пуго в своем окружении слыл дальновидным человеком, хладнокровным реалистом, умел избегать трений при разногласии «всемогущих вождей ЦК». Так неужели он и Кручина не могли заранее предположить, что затея с путчем и ГКЧП не имеет шансов на удачу? Тем более, как стало известно впоследствии, многие «путчевые» мероприятия готовились наспех. Раз так, то с его опытом работы в КГБ Пуго обязан был учесть и «аварийный» вариант, то есть заранее подготовить для себя лично путь к отступлению. Это рассуждение касается и Кручины, и других самоубийц, искушенных в кремлевских интригах. И отступление в данном случае значит вовсе не самоубийство. Неужели они не продумывали вариант бегства вместе с семьями из страны на случай провала ГКЧП? С их финансовыми возможностями и связями с правительствами устойчивых режимов в соцстранах это был бы самый приемлемый вариант. Например, укрыться на Кубе, в Северной Корее, Китае. Вряд ли они были настолько самоуверенны, что рассчитывали на массовую поддержку трудящихся «от Москвы до самых до окраин» — страна с 1989 года публично осуждала тоталиаризм и сталинский культ личности.