Правда о Николае I. Оболганный император

В 17 в. дворянин отличается от крестьянина только видом обязанностей перед государством. Дворянин служит, крестьянин его кормит за несение службы. Нередки были случаи ухода дворян от служба, когда они становились крестьянами. Для закона дворянин и крестьянин были равны.

«В том же году князь Яков Иванов сын Лобанов-Ростовский да Иван Андреев сын Микулин ездили на разбой по Троицкой дороге, к красной сосне, разбивать государевых мужиков с их великих государей казною, и тех мужиков они розбили, и казну взяли себе, и двух человек мужиков убили до смерти. И про то их воровство разъискивано, и по розыску он князь Яков Лобанов взят с двора и привезен был к красному крыльцу, в простых санишках, и за то воровство учинено ему князь Якову наказанье: бит кнутом в железном подклете по упросу верховой боярыни и мамы княгини Анны Никифоровны Лобановой-Ростовской. Да у него ж князь Ивана отнято за то его воровство бесповоротно четыреста дворов крестьянских. А человека его колмыка, да казначея, за то воровство повесили. А Ивану Микулину за то учинено наказанье: бит кнутом на площади нещадно, и отняты у него поместья и вотчины бесповоротно, и розданы в роздачу, и сослан был в ссылку в Сибирь, в город Томег»,  — читаем у Котошихина.

За грабеж мужиков (из-за чего в Европе не шелохнулся бы ни один коронный судья) нашего князя и дворянина наказали не только тяжелым телесным наказанием, но и лишили их владений, их власти над крестьянами.

«По уложению 1649 года крестьянин был лишен права сходить с земли, но во всем остальном он был совершенно свободным. Закон признавал за ним право на собственность, право заниматься торговлей, заключать договоры, распоряжаться своим имуществом по завещаниям.» — писал дерптский историк Е. Шмурло.

Бедное село, низкая плотность населения, отрезанность от морей — нелучшие условия для развития городов и городской культуры. Крестьянский мир не давал достаточного прибавочного продукта русскому городу. Неразвитый город не давал необходимых товаров и технологий крестьянскому миру. Усиливается не только экономическая, но культурная зависимость России от стремительно развивающегося Запада. Никон громит мечту о «Москве-Третьем Риме» вместе с «древлим» православием.

Европа в это время порождает действующий все более глобально капитал. Основным же принципом функционирования капитала является максимизация прибыли — дешевле купил, в том числе и рабочую силу, подороже продал. В идеале не купил, а взял бесплатно.

Морские европейские державы возродили рабство и работорговлю в размерах, которых не знал и античный Рим. Континентальные державы центральной и восточной Европы произвели «вторые издания» крестьянской зависимости, причем в таких тяжелых формах, каких не знало классическое средневековье. Цель — максимизация поставок дешевого сырья на внешний рынок в обмен на предметы роскоши. И самая мелкопоместная шляхта выжимала последние соки из своих хлопов ради того, чтобы купить какие-нибудь голландские часики с боем. Панщина в Польше дошла до 6 дней в неделю, а затем нередко стала занимать всю неделю (крестьянин, потерявший возможность трудится на своем наделе, получал паек-месячину), в Венгрии зависела только от произвола владельца, в Трансильвании составляла 4 дня, в Ливонии нередко занимала всю неделю («jeder Gesinde mitt Ochsen oder Pferdt alle Dage», пер. «любой барщинный крестьянин работает с упряжкой быков или конной упряжкой каждый день»). В Шлезвиге помещик владел крестьянином как вещью («Nichts gehoret euch zu, die Seele gehoret Gott, eure Leiber, Guter und alles was ihr habt, ist mein», пер. «Ничто не принадлежит вам, душа принадлежит Богу, а ваши тела, имущество и все что вы имеете, является моим). В Нижней Силезии утвердилось правило, что «крестьянские барщинные работы не ограничиваются». В Саксонии крестьянская молодежь призывалась, как в армию, на трехгодичную непрерывную барщину.[18]

А потом пришел Петр, пришел очень удачно, когда центральная Европа хотела остановить шведскую агрессию, а Речь Посполитая превратилась в кучу гниющих отбросов.

Петр провел новую мобилизацию русского общества с использованием «научных принципов», подсказанных Лейбницем.

При Петре немыслим уже Земский собор. Русское самодержавие превращается в западнический абсолютизм (все бранные слова, обрушенные российской интеллигенцией на «русское самодержавие», начиная с Петра, в общем-то не по адресу). Самоуправление крестьянских и посадских общин горит в огне модернизационных преобразований (хотя царь добросовестно пытался поначалу обновить его при помощи бурмистерских палат). Собирают подати уже не сами общины, учитывавшие платежоспособность дворов, а военные команды, механически делящие требуемую сумму на количество ревизских душ.

Социальная структура становится резко дифференцированной. Петр создает стройную и всеобъемлющую иерархию службы.

Крестьянин, идущий добровольно или рекрутированный в армию, мог дослужиться до обер-офицерского чина и, согласно Табели о рангах, стать потомственным дворянином.