Правда о Николае I. Оболганный император

Фактически абсолютизм становится прикрытием для политического режима, который был назван «дворяновластием» именно Ключевским, историком либеральным и склонным во всём винить государство. Однако дворяновластие явлалось властью не только над крестьянами, но и над государством. Дворяновластие было выражением слабости, а не силы верховной власти (как и недавняя наша «семибанкирщина»). Парадоксальным образом, через два века, в Россию вернулась политическая и экономическая сила аристократии, истребленная было Иваном Грозным. И стала еще прочнее, потому что питалась радиацией европейского капитализма, нуждающегося в сырьевой периферии.

Теперь властвующее дворянство уже не стремилось получать образование в математических и навигационных школах, как при Петре, а училось «чему-нибудь и как-нибудь» у залетных учителей-иностранцев, которых и гуманитариями назвать трудно, и в частных пансионах, в которых запрещалось говорить по-русски.

Совсем неудивительно, что стали наноситься мощные удары по традиционной православной культуре, что немало напоминало события в восточных областях Речи Посполитой.

Уже через два года после введения дворянской вольности Екатерининское правительство упраздняет 252 православных монастыря и у 161 отнимает все земли. Была закрыта древняя Ростовская митрополия, митрополит Арсений уморен в темнице.

Вместе с закрытием и обнищанием монастырей гибнет огромное количество памятников старорусской письменной культуры, как летописей, так и государственных актов. История Руси до начала вестернизации становится темной и бесписьменной.

Изъятие монастырского имущества и связанное с этим закрытие церковных школ, по мнению Пушкина, «нанесло сильный удар просвещению народа». В Сибири из-за закрытия монастырей воцарилось полное невежество. Сельские российские священники стали такими же нищими и темными, как православные попы в Речи Посполитой. «Бедность и невежество этих людей, необходимых в государстве, их унижает и отнимает у них самую возможность заниматься важной своей должностью. От сего происходит в нашем народе презрение к попам и равнодушие к отечественной религии»,  — писал Пушкин.

Еще более страшные удары наносились по живым осколкам старой московской Руси, староверам. Принадлежащие им древние русские церкви, книги, иконы незатейливо уничтожались. Староверам приходилось бежать не только в Сибирь, но и в Османскую Империю, а ведь это были прекрасные воины, трудолюбивые земледельцы и инициативные промышленники «а ля Строганов».

Вместе с тем, как изгонялась старая Русь, в лучах екатерининского просвещения бурно размножались масонские ложи, а вместе с ними напыщенная мистика «освобождения» и «избранничества». На Западе масонские ложи были системой социального лифтинга, позволявшей денежным представителям третьего сословия попасть в мир власть имущих. У нас в масонские ложи вступила почти вся аристократия, отгородившись еще одним барьером, вдобавок к дворянской корпоративности, от остального народа. Сюда косяком шло столичное чиновничество и офицерство, профессорско-преподавательский состав и студенчество. Масонские ложи, основанные европейскими гастролерами, подчинялись своим штабам за границей, и таким образом превращали своих российских членов в агентов влияния иностранных государств. К примеру, многочисленные ложи шведско-прусского направления (Иоанновские) находились под управлением герцога Зюдерманланского, который заодно командовал шведской армией в войнах против России.

Первая русское частное «типографское товарищество», возглавлялось масоном Новиковым и занималось пропагандой масонских идей. Ученик Новикова масон Радищев в «Путешествии из Петербурга в Москву» продемонстрировал набор пропагандных приемов, которыми затем будет регулярно пользоваться российская интеллигенция — показывать ужасы русской жизни и приписывать их «русскому самодержавию», темному русскому корню, который надо непременно вырвать во имя всех и всяческих свобод. Пушкин, написавший ответное «Путешествие из Москвы в Петербург», дал Радищеву такую характеристику: «В Радищеве отразилась вся французская философия его века: скептицизм Вольтера, филантропия Руссо, политически цинизм Дидрота и Рейналя; но все в нескладном, искаженном виде, как все предметы криво отражаются в кривом зеркале. Он есть истинный представитель полупросвещения. Невежественное презрение ко всему прошедшему, слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне, частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему — вот что мы видим в Радищеве».