Практикантка

В ванне женщины подмывались, туда плевали, чистя зубы. Если уборная была занята, самые нетерпеливые тайно справляли в сток малую нужду. Курящие исподтишка стряхивали пепел и окурки, туда же выбрасывались тампоны, бумажки, мусор. Такая большая урна для нечистот.

Если санитарки не успевали, Вера Сергеевна сама вынимала мусор. Кряхтя, тщательно мыла ванну. Поддерживая живот, с трудом залезала внутрь по приставному деревянному ящику. Усаживалась в ванну, макала в тазик с горячей водой губку, выжимала на себя. Мочила чубчик, долго не спеша, с наслаждением обмывалась: каждую частичку старого тела, каждую дряблую складочку.

– Дорогие женщины! – объявила, краснея, Аня после утреннего обхода. – Пожалуйста, имейте совесть. Не мочитесь, не плюйте в ванну: там моется пожилая женщина. Вас каждую неделю отпускают домой в баню. А у человека дома нет. И, очень прошу, не подмывайтесь: для этого существуют специальные тазы.

Дорогие женщины задвигались на койках, зашушукались и захихикали, прячась за плечами друг у дружки. Аня для них не была авторитетом. Тогда из-за её спины выступила Люда:

– Не дай Бог кого замечу! Будете иметь дело со мной. Ясно? – и для наглядности показал розовый, с крупное яблоко, кулак.

Аня уже знала, что Вера Сергеевна подарила свою городскую квартиру больнице. Взамен рассчитывала на коечку, на лекарства, на сестринский уход. На упокоение: не вечная же она, в самом деле.

Люда нехотя рассказала: сначала старушке действительно выделили койку в двухместном люксе для «заслуженных». Потом перевели в общую палату. Потом с «паханской» койки у окна выжили на проход, у дверей. А потом и вовсе, в больничной суете – в палату интенсивной терапии. Если человеку после операции потребуется помощь – старушка всегда тихонько доплетётся до поста, кликнет дежурную сестру или доктора. Звонок вызова давно сломался, а у старушки всё равно бессонница.

Но Аня-то видела привычное и терпеливое страдание в сонно моргающих глазах разбуженной старушки. Посреди ночи в палате внезапно включали яркую голую электрическую лампочку, с грохотом ввозили каталку с больным, бегали туда-сюда до утра. Бесцеремонно просили старушку приглядеть за капельницей. А если тяжёлых больных оказывалось двое – Веру Сергеевну вообще отправляли в покойницкую в конце коридора.

И ни упрёка, ни жалобы. «Гордая. Аристократка», – то ли с осуждением, то ли с одобрением объясняла Люда. Старушка, действительно, была из старорежимных, с какими-то фрейлинскими корнями. Её прапрабабка была чуть ли не декабристкой: потому и оказалась в здешних глухих местах.

Когда выдавалась свободная минутка, Аня присаживалась рядом с Верой Сергеевной. В первые дни она надеялась, что будет улучать время, зубрить теорию. Принесла с собой ноутбук. Ноутбук был старенький, загружался медленно. Аня с досадой кулачком «стучала» по клавиатуре: «Да шевелись же ты, тормоз!»

Вера Сергеевна отрывалась от книжки, иронично смотрела на нетерпеливую Аню:

– Голубчик, не следует торопить жизнь.

– Бывает жизнь, которая абсолютно впустую потраченное время, – не соглашалась Аня. – Например, нудное ожидание на вокзале. Или когда на экзамене под дверями трясёшься – всё равно в голове полная каша и ничего не соображаешь. Или вот как сейчас…

– «Жизнь – это всегда жизнь, деточка. Сколько великих сюжетов пришло в головы известных писателей именно на вокзале в пустом, как вы выразились, времяпровождении! И представьте себе, голубчик, недавно вычитала любопытный факт. У этого вашего американца и богача Билла Гейтса медленно включалась такая же машинка, как у вас. И он не сердился и не стучал кулаком, а прилежно смотрел в окно напротив. Там он изо дня в день видел девушку и влюбился в неё. Она стала его женой».

Вот тебе и старушка! Вера Сергеевна читала газеты и даже знала, кто такой Билл Гейтс! Аня с любопытством заглядывала в толстую книгу на её коленках: на французском!

Однажды из книжки выпала старинная плотная серебряная фотография. Девушка-стебелёк: перехваченная широким атласным кушаком стебельковая талия (указательным и средним пальцем можно охватить!) Шейка как стебелёк. Голые ручки – тонюсенькие, ломкие.

И только перекинутая, как у простолюдинки, через плечо коса, которую девушка рассеянно ощипывала прозрачными пальчиками… Только коса была мощная, толстая, тяжёлая, деревенская – казалась стволом, столпом, вокруг которого доверчиво обвилась девушка.

Фотография была овально вырезана и характерно загибалась по краям. Так бывает, когда карточку долго держат в рамке.

– Была вправлена в медный багет, – подтвердила старушка. – Вот тут и тут усеян красными камешками. Подарил гимназист в мой шестнадцатый день ангела. Шестнадцать лет – шестнадцать камешков.

– Рубины?!

– Что вы, голубчик! Обычные небольшие гранаты. Откуда у гимназиста средства? Но и те камни вынули дурные люди: думали, очень ценные. А мой гимназист ушёл на фронт… Вы, конечно, читали купринский «Поединок», о поручике Ромашове? А «Детство Тёмы»? Знаете Николеньку Иртеньева? Петю Ростова? Вот таких восторженных, чистых мальчиков и убивали.