Тот явился со своими папками, маленький, совсем карлик, с фиалковыми глазами. Малограмотный, тупой костолом. Не способен самостоятельно принимать
Сталин указал на стул, предупредил:
— Болею немного, насморк. Так что держитесь подальше. Что у вас?
Ежов положил на стол протоколы последних допросов. Сталин их просмотрел. Все правильно. То, что ОН вчера велел добавить в показания, обвиняемые подписали.
Сталин закрыл папку:
— Как Будягин?
— По-прежнему не дает показаний, товарищ Сталин. Я сам допрашивал, и на очных ставках его уличали, и… Не признается, товарищ Сталин.
Сталин поднял тяжелый взгляд на Ежова:
— Справитесь с Будягиным?
— Обязательно, товарищ Сталин.
— Нет, — угрюмо сказал Сталин, — не справитесь. Я Будягина знаю еще по ссылке. И не мучайтесь с ним. Расстреляйте Будягина.
— Слушаюсь, товарищ Сталин.
— Что с Троцким?
— Есть важное сообщение, товарищ Сталин. Вчера вечером в Париже, в больнице, умер сын Троцкого — Лев Седов.
Сталин смотрел на Ежова своим неподвижным, тяжелым взглядом:
—
— Я вам докладывал, товарищ Сталин. Возле него наш человек…
— Я спрашиваю:
— Было распоряжение товарища Слуцкого и Шпигельгласа.
— Я не у них, я у вас спрашиваю:
— Предполагалось, что после смерти Седова Троцкий заберет Зборовского в Мексику.
Сталин ударил кулаком по столу:
— Дураки, сволочи! После смерти сына Троцкий никогда не заберет Зборовского к себе. Наоборот, примет еще большие меры предосторожности. Идиоты! Подлая, вредительская акция! Шпигельглас саботирует главное задание. Слуцкий — человек Ягоды. Почему вы его до сих пор держите?
— Я вам докладывал, товарищ Сталин. Его арест напугал бы нашу заграничную агентуру, назначили в Узбекистан. На днях выезжает.
Сталин задумался, снова поднял тяжелый взгляд на Ежова:
— Уезжает… Устройте ему
9
Вадим проснулся в прекрасном настроении, вскочил, помахал немного руками, чтобы размяться, пошел в ванную.
— Ставь чайник! — крикнул Фене на кухню. У той, как всегда, было включено радио, передавали песни советских композиторов.
Обычно он немедленно приказывал «выключить шарманку», а тут, наоборот, стоя под душем, стал притоптывать ногами под музыку, подтянул баском:
Да, замечательный день, чудесный день… И, продолжая петь, прошествовал на кухню. Вкусно пахло гренками, Феня подсела к столу, глядела на него умильно.
— Значит, сам Калинин тебе орден подписал?
— Не орден, Калинин подписал указ о награждении.
— Вот счастье-то, вот счастье…
Феня искренне радовалась за него, а вот отец принял это известие равнодушно, скользнул по газете безразличным взглядом. И напрасно: в стране несколько тысяч писателей, а наградили орденами всего 172 человека! Шолохова, Фадеева, Твардовского, Катаева, Маршака, Михалкова, Гладкова. И рядом с этими корифеями, папочка, стоит имя твоего сына, на, посмотри! Вот как высоко его оценили!.. И у Фени спроси, пачками идут телеграммы с поздравлениями: из газет, журналов, издательств, театров, киностудий, всяких комитетов и ведомств…
— Всех дружков ты обскакал, балаболок этих, — поддела Феня Ершилова, не любила его, поджимала губы, когда он приходил, хоть и неграмотная, а женская интуиция не обманывает. Ершилов — лучший друг, казалось бы, а пробубнил какие-то общие слова, поздравляя: завидует, почему Марасевичу дали орден, а ему нет. — Ты у нас всех умнее, — добавила Феня и, как когда-то в детстве, погладила рукой по голове.
И тут зазвонил телефон — Женька Делановский.
— Ну, что, Вадим, бурят-монголы?..
Хотел сказать, что придется
— С «Веселыми ребятами» тебя!