Прах и безмолвие

— Миссис Хорнкасл, вам что-нибудь говорят слова: «…даже за целый мир с его городами и башнями, лесами и полями?»

— Что-то знакомое… Сейчас, попробую вспомнить… Да! Точно! Это текст одной из мистерий. Конечно! Фраза из «Искушения». Дьявол ведет Христа на крышу храма и сначала говорит ему, чтобы тот доказал, что он Бог, спрыгнув оттуда. Потом он заявляет, что ему принадлежит весь мир с городами и башнями, лесами и полями, и все это он предлагает Христу за то, чтобы тот стал бы почитать его.

— На крышу храма, говорите? О Боже мой! — воскликнул Паско. — Господи!

Глава 3

И опять они бежали, проталкиваясь через людские толпы, запрудившие узкую улочку, в которую приливной волной врывался многоголосый рев, свидетельствуя о том, что процессия приближается к соборной площади.

На ступенях собора толпился народ, и тяжелые дубовые двери с резным двойным фризом, на котором святое тесно сплелось с грешным, были плотно закрыты. Уилд побежал налево, Паско — направо. Казалось, в том был знак свыше, потому что уже через несколько секунд, когда, оставив толпу за спиной, Паско внимательно оглядел боковую сторону здания, он обнаружил скрытую контрафорсами маленькую дверь, которая легко подалась, едва он коснулся ее рукой.

Внутри было темно и тихо, как будто огромная старая церковь напряженно прислушивалась, пытаясь уловить звуки приближения к ней процессии, звуки, которых она не слышала уже несколько столетий.

Но у Паско не было времени на разные фантазии, равно как и на то, чтобы отдать собору дань уважения. Он бросился по боковому приделу вдоль строя неодобрительно взирающих на него колонн к двери, ведущей на лестницу главной башни. Эта дверь была также не заперта, и из огромного зала, где все дышало вечностью, он попал в тесное душное пространство винтовой лестницы, где царило лишь его собственное, разгоряченное от бега дыхание.

На всем протяжении лестницы не было ни одного окна, и ни один луч света не пробивался сверху, указывая, где она кончается. Через несколько секунд Паско показалось, что он бежит вверх по эскалатору, который движется вниз, и поэтому сам он, Паско, остается на одном месте. Но тревожные слова подстегивали его, заставляя ноги отсчитывать ступени.

«…ее отец-шотландец совсем молодым уехал в Малайю священником-миссионером, в трудные послевоенные годы… для служителя церкви жениться на китаянке в то время, а возможно, и сейчас равнялось самоубийству, для общества он перестал существовать…»

Самоубийство… Паско интересовался всем, что касалось самоубийств. Почему только он не проявил побольше интереса к статье Элли? Почему не поощрял ее побольше говорить о своей работе?

«…семья переехала в Великобританию, когда Малайя стала независимой… преподобный отец Грэхем получил приход в западной части Бирмингема… что думали прихожане о его жене и их маленькой дочке, история умалчивает…»

Вдруг впереди забрезжил свет. Ступени привели Паско к маленькой лестничной площадке, под самым потолком которой было крошечное узенькое окошко. Будучи больше, чем бойница, оно все же пропускало благословенный золотой лучик солнца. Паско, шатаясь от усталости, подошел к окошку и жадно вдохнул воздух, струившийся из него. Оконце было таким узеньким, а стены такими толстыми, что, заглянув в него, Паско не смог рассмотреть, что делается внизу. Однако, увидев прямо под собой городские крыши, был разочарован тем, как невысоко он еще поднялся. Паско повернулся спиной к свету и снова устремился вверх по этой нескончаемой, вечной спирали, одолеть которую, казалось, нет надежды.

«…впервые играть она начала в школьном театре… самой большой ее радостью были во время каникул поездки с родителями на границу с Шотландией, где родился ее отец… они жили там в походной палатке…»

Нет, это просто дурной сон. Он сейчас вовсе не здесь. Он у себя в постели; вот сейчас он заставит свои ноющие от усталости ноги сделать еще одно, последнее усилие и окажется в знакомом мире теплого пухового одеяла, белых занавесок на окнах, сквозь которые вырисовываются в первых лучах восходящего солнца голубые цветы на подоконнике, и рядом, ровно дыша, спит Элли, такая аккуратная и тихая во сне, как будто весь ее дух противоречия, все ее богемная раскованность и несдержанность улетучились, стоило ей закрыть глаза; а их место занимало запрятанное где-то в глубине души стремление к порядку и согласию. Почему он не прочитал рукопись ее статьи для «Ивнинг пост»? Ведь именно Элли было поручено написать эту статью, чтобы он был ее первым читателем!

«…ей было восемнадцать лет, и она как раз собиралась поступать в театральное училище, когда умерла ее мать. По совету отца она взяла фамилию матери. Отец говорил, что Эйлин Чанг могла позволить себе то, что никогда не сошло бы с рук Эйлин Грэхем. Однако, уточняет Чанг, она решила взять фамилию матери не только с целью преуспеть в шоу-бизнесе. Это был способ продлить для нее и отца жизнь умершей женщины…»