Глава 1
Эндрю Дэлзиел вылез из машины, потянулся, зевнул, почесал бок и критически глянул на голубые небеса, золотое солнышко, красные кирпичные стены, вдоль которых тянулась ровная полоска зеленого газона, через равные промежутки прерываемого куртинами оранжевых бархатцев, высаженных в шахматном порядке. И увидел он, что это хорошо.
Было что-то в этой старой тюрьме, со временем превратившейся в обыкновенный следственный изолятор, что вселяло успокоение в самые измученные души. Она рождала надежду достичь какой-то цели, давала ощущение принадлежности к нашему вечно меняющему миру. Сюда люди приходили, чтобы заплатить за свои преступления, и, заплатив, возвращались к обществу, которое осудило их, а после чаще всего снова приходили сюда, в это же самое место. Так совершался некий круговорот — преступление и наказание, ошибки и воздаяние. Такой же бесконечный и необратимый круговорот, как смена дня и ночи, рождения и смерти, правых и левых, романтизма и классицизма, движения вперед и возвращения назад, поглощения пищи и опорожнения желудка, вседозволенности и пуританства — словом, всего, что составляет эту бесконечную, вечную и бессмысленную вселенную.
Были, разумеется, и такие, которые, раз войдя в эти стены, уже не покидали их, но так было в прежние, более суровые времена, хотя и они могут когда-нибудь вернуться. Дэлзиел не был противником исключительной меры наказания, но он не слишком верил в непогрешимость тех, кто отправляет правосудие. «Что ж, — говорил он, — можно и повесить, но тогда и того, кто совершил судебную ошибку, тоже надо вешать». Но, чтобы никто не заподозрил его в тайном либерализме, он также ратовал за то, чтобы те, кто выпускает преступников обратно на свободу, сами возмещали бы обществу урон, который эти преступники могут нанести ему в будущем.
Позади к территории тюрьмы примыкал участок земли, спрятанный от посторонних глаз забором с решетчатой калиткой. Его можно было ошибочно принять за старый, обнесенный забором сад, но забор был слишком высок, чтобы пропускать туда живительные лучи солнца, а почва слишком кислая, чтобы на ней могло вырасти что-то кроме самых неприхотливых сорняков. Здесь, глубоко под землей, покоились засыпанные известью, чтобы их грешная плоть не могла распространить дух порока, тела тех, кто был казнен в старые добрые времена. Говорят, Дэлзиел иногда прогуливался вдоль этого забора, словно лендлорд, обходящий свои владения, и, казалось, напряженно прислушивался к чьей-то очень важной беседе. Он действительно знал имена и историю жизни чуть ли не каждого, чья душа нашла здесь упокоение, и, кроме того, знал, что многие из них были почти наверняка невиновны в тех преступлениях, в которых их обвиняли. Отсюда и проистекало его неверие в праведность суда.
Но в то прекрасное утро понедельника он направлялся вовсе не к этому печальному месту, а мысли его были заняты не безвинно осужденными.
Однако какова бы ни была причина его визита, администрация тюрьмы от низших до высших чинов сочла странным, что в праздник человек не нашел для себя ничего лучшего, чем прийти в столь специфическое заведение.
— Я думал, вы участвуете в этой процессии, мистер Дэлзиел, — сказал офицер, который препроводил его в комнату свиданий, — мистериях или что-то в этом роде.
— Ага, участвую, парень, — добродушно ответил Дэлзиел, — но мы начинаем только в полдень, поэтому я решил с утра нанести несколько визитов.
— Если вам здесь так нравится, может, отдежурите за меня, — пошутил офицер, — а я за вас вашу роль сыграю.
— Оставайся лучше здесь, сынок, — посоветовал Дэлзиел. — А теперь давай-ка, гони его сюда.
— Только если он сам захочет, — переходя на официальный тон, заявил офицер. — Он не обязан с вами встречаться.
— Не волнуйся. Как только ты произнесешь мое имя, он прибежит как миленький.
Через несколько минут дверь отворилась, и в комнату вошел Филип Свайн. За то недолгое время, что он провел в изоляторе, он потерял привезенный из Калифорнии свежий цвет лица, но привычная для него непринужденность поведения осталась при нем.
— Здравствуйте, мистер Дэлзиел, — поздоровался он. — Что случилось? Вы волнуетесь перед дебютом?
— Здравствуйте, мистер Свайн. Как они тут с вами обращаются?
— Неплохо. Но не стану скрывать, что был бы рад поскорее выйти отсюда и вернуться на «Москоу-Фарм».
Дэлзиел улыбнулся. Что бы это ни было: насмешка, бравада или твердая уверенность — ему было все равно.
— Ждете, что вас освободят под залог? — спросил он.
— Раз вы закончили расследования, вы вряд ли станете теперь возражать, правда?
— Кто знает, мы же не хотим, чтобы вы сбежали куда-нибудь.
Свайн улыбнулся.
— Помилуйте! Если уж я отказался уехать за границу и жить там на отличное жалованье, то вряд ли буду где-нибудь скрываться как нищий бродяга.
— Так значит, вы давно уже все решили по поводу работы, которую предлагали вам Делгадо, да? А вы вроде говорили, что все еще спорили об этом с женой? Что ж ты, парень, роль надо хорошо заучивать и реплики не путать. Нелегко тебе приходится, когда ты у всех на виду. Я-то знаю.