После второго началась паника. Раненые побежали в сторону Алнер, и остановить их не удалось. После третьего мы начали судорожно свертываться, грузить узлы на телеги и гнать в деревню. Два барака были сильно повреждены, пять человек легко ранены… Сейчас наш сад в Алнерах гудит, как пчелиный рой. Разговоры вертятся около немцев и окружения. Если верить солдатам, то ноги нужно уносить. Я не верю. Приказ был бы. Однако в пять часов на грузовике приехал незнакомый капитан и привез приказ эвакуироваться на Козельск, Перемышль, Калугу: немцы прорвали фронт в районе Кирова и уже перерезали дорогу. «Из раненых сформировать пешие команды. Тех, кто не может идти, — везти на подводах. Никого не оставлять…»
Только закрутилась машина сборов — «Фамилия? Рота? Идти можешь?» — прибегает запыхавшийся мальчишка.
— Где тут старший доктор?
— Я старший. Что тебе?
— Эшелон с ранеными разбомбил немец! Побил — страшное дело!
— Где?
— А у разъезда. Крича-ат, страх!
— Проводишь на место, парень. Сейчас поедем.
Спросил начальника: можно ехать? Взял четырех санитаров, Канского и Тамару, несколько пар носилок, санитарную сумку, и мы поехали. Мальчишку посадили в кабину. Через четверть часа машина стала. Я огляделся сверху. Поле несжатой низкой ржи. Редкий кустарник, невысокая насыпь железнодорожного полотна. На пути стоят пять обгорелых классных вагонов с красными крестами на стенах. Еще несколько таких же свалились под откос. Около насыпи и на путях чернеют ямы от бомб. Остро пахнет горелой краской. Стелется редкий дым. Нестройные, слабые крики:
— Ой! Ой! Ой! Пи-и-ть! Пи-и-и-ть!
— Помогите. Помогите.
По всему полю, не густо, рассыпаны лежащие люди. Сначала кажется, что все неподвижны — трупы, но потом, приглядевшись, вижу: некоторые ворочаются, поднимают головы… Ага, увидели нашу машину — движение усилилось, приподнимаются, встают. Сколько здесь людей? Сто, двести? Сколько живых? Что мы можем сделать — горстка медиков? Стоп! Работать. Напоить нужно… Нечем. Не догадались. Помощь вызвать. Шоферу: Поезжай в госпиталь, вези бидоны с водой, вези санитаров, сестер, носилки, перевязку… шины… Да, сначала прямо к начальнику — расскажешь, что видел.
Машина уехала, а мы пошли к путям. Сначала нужно туда, к вагонам… Эти, что расползлись по полю, могут еще подождать, а там…
Страшная картина вблизи. В искореженных, обгорелых и тлеющих вагонах среди железных балок и перекладин зажаты люди… Нет, уже трупы… Даже трудно проверить — до некоторых нельзя добраться. Нужно резать железо. Изувеченные тела, кровь, почерневшая от огня, остатки повязок и металлических шин. Смрад от горелого мяса и краски…
Насыпь невысокая, к счастью. Некоторые вагоны только сошли с рельсов, другие свалились на бок тут же рядом. Видимо, скорость перед крушением была невелика. Паровоз неподвижно застыл метрах в трехстах. Там его накрыли при попытке уйти после крушения. Рядом с вагонами на лугу лежит десяток неподвижных фигур. Это те, что выбрались, но потеряли сознание и так остались лежать. Некоторые умерли за эти часы…. Дальше от путей, среди редких кустов полосы отчуждения и зеленого барьера, разбросаны раненые, пытающиеся двигаться, ожившие при виде нас, кричащие и стонущие. Еще дальше, во ржи, — лежащие и сидящие фигуры. Они тоже кричат, не разобрать слов, далеко. Что делать? Кому помогать? Как? Быстро нужно прикинуть. Время позднее — скоро сумерки… Самолеты-разведчики летают, и со стороны станции слышны взрывы. Дым на горизонте всюду.
Первое — нужно собирать в одно место, чтобы вывозить… Выбрать такое место, чтобы укрытие… И дорога. Осматриваемся — вон там, недалеко от головных вагонов, лощинка луга, кусты уходят между полосами ржи в сторону от насыпи. От дороги недалеко — по полю можно проехать. Бежим туда с Канским — да, место подходит.
— Товарищи! Собирайтесь, кто может, поближе к кустам! Отсюда будем вывозить в госпиталь!
Послал двух санитаров — помогать тем, которые могут двигаться. Канского, Тамару и еще двух носильщиков взял с собой — оказывать помощь.
Пошли к полосе около вагонов — выбирать живых среди мертвых. На вагоны стараюсь не смотреть — там просто жуткие картины. Парень с разбитой головой. Видимо, просто выпал из вагона. Смотрю — пульса нет, дыхания нет. Мертв. Еще один «черепник» — без сознания, но дышит.
— Несите!
Унесли. Еще дальше — раненый с шиной Дитерихса, странно подвернутой под себя, сломанной. Черное пятно под ним — кровь впиталась в песок, не растеклась. Глаза открыты.
— Живой?
— Пи-и-ить…
Пульса почти нет. Шок. Помню наизусть слова. Пирогова: «С оторванной ногой или рукой лежит окоченелый на перевязочном пункте неподвижно; но не кричит, не жалуется, не принимает ни в чем участия; тело холодное, лицо бледное, как у трупа; взгляд неподвижен и обращен вдаль, пульс, как нитка, едва заметен под пальцами, с частыми перемежками…»
— Тамара, введи кубик морфия. Коля, укладывай с ребятами на носилки и несите на место сбора… Осторожнее!