– Сейчас нам принесут трапезу, а затем я проведу вас по территории нашего монастыря, – тоном, не терпящим возражений, объявила матушка.
В Маалюле остались лишь мусульмане и сорок монахинь, присматривавших за воспитанницами своего приюта.
Девочки-сироты учились в монастыре Святой Феклы грамоте, осваивали в местной мастерской искусство церковной вышивки, бисероплетения. Во время нападения боевиков «Аль-Каиды» маленькие дети так же, как две тысячи лет назад, прятались в пещере, где молилась и укрывалась, прося избавления от напасти, святая Фекла.
Лавров шел вслед за Пелагеей, одновременно слушая ее и размышляя.
«Что это – профессия или призвание? Нет! Это состояние души! Высшая степень человеколюбия: рискуя выгореть, теряя душевные силы, изо дня в день нести свой тяжкий крест до глубокой старости. Сколько еще таких людей? И не обязательно в храме. Они живут, умудряясь не приносить с работы чужую боль, и при этом остаются людьми. Учителя в школах для детей с ограниченными возможностями, врачи психиатрических клиник, медсестры хосписов, христианские монахини в мусульманских странах…»
Миссионерский подвиг настоятельницы был отмечен золотым наперсным крестом от патриарха. Но она не возгордилась, а продолжила свое честное служение Богу и людям.
– Вот, что и требовалось доказать! – прервала размышления Лаврова Светлана, которая все это время была рядом.
– Что? – переспросил Виктор, отвлекаясь от мыслей о вечном.
Соломина и Лавров уже поняли, что матушка Пелагея на русском не знает ни слова, поэтому девушка говорила, ничего не опасаясь.
– Мужской монастырь опустел, а женский – нет. Мужики в кусты, а бабы остались! И так всегда! Вам бы только под юбку и в кусты…
– Сестра-а-а, – с укором перебил ее Виктор, изображая святошу, – ты же в Божьем храме. Как можно о постыдном-то?
Но поймав на себе острый взгляд настоятельницы, спутники утихомирились.
Вскоре удивительная чарующая энергетика древнего монастыря наполнила душу такими благостными ощущениями, что не думалось уже ни об иронии, ни о войне, ни о следах автоматной очереди на статуе Божьей Матери.
– Великое место! Намоленное веками место, – восторгалась Светлана.
– Да, – задумчиво подтвердил Виктор, – здесь я впервые услышал, как звучала молитва «Отче наш» из уст Иисуса.
– То есть как?
– Ну, в смысле не самого Иисуса, а на арамейском языке, – поправился Лавров. И тут же начал цитировать:
Слушала Светлана, может быть, не менее строптивая, чем сама святая Фекла. Внимательно слушала и Пелагея, полностью растворившись в древней магической формуле этих слов. Слушали монахини, спешившие по своим делам и невольно остановившиеся, увлеченные ораторским искусством украинского инока. Минута восторга, который ничем не скроешь, минута единения всех верующих, просящих Всевышнего и обращающих взоры к небесам.
– Амин! – не сговариваясь, хором повторили за Лавровым все, кто был рядом.
– Я думаю, что Господь не оставит нас, нашу Сирию, – после паузы произнесла игуменья.
В ее голосе было столько скорби, столько волнения за будущее родного города, что Светлана едва не расплакалась.
– В Маалюле жили апостолы, – продолжала Пелагея, начиная движение. Виктор со Светланой устремились за ней. – Именно поэтому Маалюлю не должны тронуть. То, что есть в Маалюле, свято. Все, кто приезжает по этой дороге, всегда видят Маалюлю. Если же едут по другой дороге, тоже видят Маалюлю…
– Матушка, вам плохо? – перебила настоятельницу Светлана, заметив, как та побледнела.
– Нет, дитя мое. Добрая молитва всегда во благо. – Пелагея опять вернулась к повествованию, чтобы завершить мысль. – Этот город – символ разных религий и разных конфессий. Здесь много мусульман. Нет никакой дискриминации. Мы никогда не делаем различий между мусульманами и христианами. Все здесь в добром здравии – все монахини, все, кто находится в нашем монастыре. Единственное, о чем мы мечтаем, чтобы прекратились взрывы за стенами нашего монастыря.
– Да, безусловно, так оно и будет, – поддержал настоятельницу Виктор.
– Вы знаете арамейский? – вдруг спросила украинца Пелагея.
– Нет, просто у меня хорошая память, – скромно ответил журналист.
– Зачем вы лукавите, инок Ермолай? – улыбнулась настоятельница. – Чтобы так читать молитву на арамейском, проживать каждое слово, пропускать через душу каждое ударение, его нужно знать. Не уметь изъясняться, а именно знать.