Позор и чистота

«Я хотела бы уберечь свою дочь от моих ошибок, – пылко заявляла наша героиня. – Прежде всего, от беззаветной любви к недостойному мужчине. Валерий Времин – талантливый певец. Но как человек он не получился. Женщины внушали ему, что он божество, и он сам в это поверил. Он решил, что ему все позволено. Никакой ответственности! Я его прощаю, пусть он будет счастлив. Пусть плач брошенных детей не тревожит его покой. Я давно поняла: любовь к мужчине – это не главное в жизни женщины. Главное – это, во-первых, дети, а во-вторых – она сама…»

Вторую неделю дядька сидел запершись в квартире, изредка подходя к телефону. Хотя публикации дали скорее положительный эффект – стали поступать приглашения туда-сюда, звонили журналисты, – он был обескуражен и подавлен. Выяснилось, что чертовы газетенки читают даже те, кто утверждал, будто спит вместе с Чеховым и Шекспиром. Кто сам не читал, тот что-то слышал. Назревал звонок из Америки. Дядька не понимал, как разрулить ситуацию, и отчаянно умолял Андрея сделать хоть что-нибудь.

– Что я могу? – горевал Андрей. – Они ведь уехали от меня на следующий день. Она где-то квартиру сняла, оттуда и командует.

– Позвони ей!

– Что толку, дядь? Ты сам видишь, там крышу сорвало бурей. Ты же не станешь в газетах рассказывать, как все было на самом деле…

– Я не могу! У меня публика, тысячи людей, как я расскажу, что я расскажу?

– Она этим и пользуется. Ладно, я позвоню, попрошу с Никой повидаться, может, разрешит. Что ей передать?

Времины уже не называли Карантину никакими именами. Она была «она».

– Скажи, пусть прекратит свое желтое вранье. У меня свои пределы нервов имеются. Скажи – я могу ведь и сорваться! Я кое-что могу такое порассказать, ты не знаешь!

– Да знаю, дядь. Знаю. Я тогда слышал случайно, когда ты к отцу приходил… За ради бога не говори ты этого никому.

– Я не знал, что ты знаешь… Все, честное пионерское, я – могила, – пообещал застыдившийся дядька.

От ужаса, неловкости и стыда Валера Времин в тот же день прорвал свою несносную блокаду, позвал старых друзей, с наслаждением напился водки и – облегчил душу.