Пожизненный срок

— В начале недели. Но что тогда можно сказать об отношениях Ивонны с Давидом Линдхольмом? У них была связь?

— Да, несколько лет. Они вместе занимались бизнесом и планировали пожениться, как только заработают достаточно денег. Так, по крайней мере, думала Ивонна.

— Она действительно сделала аборт, причинивший ей душевную травму, от которой она так и не оправилась?

— Давид обещал ей, что они родят другого ребенка, как только он разведется с Юлией.

Анника помолчала.

— Откуда Филипп все это знает, если они не ладили с Ивонной?

К. не ответил.

— И откуда вы знаете, что Ивонна тронулась умом после аборта?

Прежде чем ответить, К. несколько раз качнулся на стуле.

— Наши коллеги из Эребро нашли в доме вещи, которые указывают на это.

— Что, например? Детскую одежду?

— Они нашли комнату.

— Комнату?

— На двери была прибита табличка: «Комната Майи». В этой комнате все было розовым — мебель, обивка, игрушки, одежда. Все это было новенькое, с неснятыми ценниками. У нас не было времени осмотреть все, но там есть письма и дневники, а также подарки — игрушки, которые она дарила мертвому ребенку.

— Это был не ребенок, — напомнила Анника, — это был эмбрион, не способный к самостоятельной жизни. Ее безумие вызвано не потерей плода, а предательством и обманом.

Она на мгновение погрузилась в собственные мысли.

— Правда, надо думать, она была нездорова и до этого, если смогла отрубить руки троим.

— Если, конечно, это сделала она, — с сомнением сказал К.

Они снова замолчали. Анника явственно видела перед собой эту женщину, ее невыразительные черты, печальные глаза.

— Что она сказала, когда ты в первый раз обратилась к ней, спрашивая дорогу? — спросил комиссар.

Анника посмотрела в окно. На улице снова начался снегопад.

— Она сказала, что живет в этом доме уже год, что ее муж умер в канун прошлого Рождества, что у нее собственная компания. Все было правдой, все казалось таким… нормальным. Даже, пожалуй, приятным.

— Никлас Эрнесто Сарко Мартинес не был ей ни мужем, ни даже сожителем. Он был наркоманом, шестеркой. На него повесили всю ответственность, когда компания обанкротилась и они разворовали все имущество. Вот тут-то ему и ввели смертельную дозу героина. Это было как раз в канун прошлого Рождества.

Анника прикусила губу.

— Но если Мартинес был марионеткой, то что там делал Давид?

К. не ответил.

— Я могу понять, почему он управлял компанией вместе с Ивонной. У них была связь, но почему Давид входил в состав советов директоров других компаний? Ты знаешь?

К. сплел пальцы рук и закинул руки за голову.

— Этот человек умер, и мы расследуем не его преступления.

— Думаю, что Давид был преступником, очень опасным, коррумпированным преступником. Все компании, в которых он состоял, за исключением парашютной фирмы, занимались либо отмыванием денег, либо другой криминальной мерзостью. Думаю, что он был своего рода смотрящим, следил за тем, чтобы никто не смог по собственной воле выйти из игры.

— У тебя все? — насмешливо спросил К.

Анника взглянула на часы:

— Мне надо успеть в редакцию. Я еще не вернула машину, которую взяла вчера.

— Да, есть и еще одно, — сказал К. — Мы получили ответ из Англии относительно нескольких вещественных доказательств, найденных на месте пожара. Несколько месяцев назад мы отправили их в английские криминалистические лаборатории. Думаю, результаты будут тебе интересны.

Анника насторожилась. Ей стало трудно дышать.

— В развалинах твоего дома мы нашли кирпич. Криминалисты пришли к выводу, что этим кирпичом разбили окно, чтобы потом без помех бросить в дом бутылку с зажигательной смесью. Британцы смогли обнаружить на кирпиче отпечатки пальцев.

У Анники бешено забилось сердце и мгновенно пересохло в горле.

— Мы смогли идентифицировать эти отпечатки, — продолжил он. — Они принадлежали одной твоей старой знакомой. Ты, я думаю, помнишь Кошечку?

Анника так тяжело сглотнула, что закашляла.

— Кого? Наемную убийцу с Нобелевского банкета? Но… зачем?

— С точки зрения полиции дело о пожаре в твоем доме можно считать закрытым. Поджигателем была Кошечка.

Анника чувствовала себя так, словно ее ударили по голове чем-то тяжелым.

— А я, — сказала она, — думала, что это сделал сосед Гопкинс.

— Я знаю, но ты ошиблась.

— Нет, наверное, это ошибка. Это же не ее стиль. Ты сам говорил, что пожар — это акт мести, преступление, совершенное из ненависти. За что она могла меня ненавидеть?

— Перестань ломать себе голову, — сказал К. — Просто прими как факт, что ты ошиблась. Кроме того, ее поймали благодаря тебе, так что едва ли она могла питать к тебе нежные чувства.

Анника встала, подошла к окну, остановилась и принялась смотреть на кружащиеся снежинки.

— Я часто понимаю все не так, как надо, — сказала она. — На самом деле слишком часто.

К. молчал.

Анника отвернулась от окна и посмотрела на комиссара.

— Но вы уверены, что в ту ночь она была в Швеции?

— Не для протокола, — сказал он.

— Что? — не поняла Анника. — Почему?

Он жестом указал ей на стул для посетителей.

— Садись. Мы молчали об этом в течение полугода. Число посвященных очень и очень ограничено.