Пожизненный срок

— Если кто-нибудь спросит, где ты порезалась, скажи, что во время готовки, — прошептал голос, а потом рука в перчатке снова зажала ей рот, и Анника почувствовала острую боль в кисти, пронзившую ее до самого сердца. У Анники закружилась голова и подогнулись колени.

— Перестань задавать вопросы о Давиде, и ни слова о нас. В следующий раз мы порежем твоих детей.

Они исчезли, а Анника опустилась на камни мостовой, чувствуя, как из указательного пальца сочится теплая кровь.

В отделении неотложной помощи она сказала, что порезалась на кухне.

Пораженный врач наложил на рану восемь швов и посоветовал осторожнее обращаться с ножами.

— Что ты делала?

Она посмотрела на него. Какие же молодые теперь врачи! Они моложе стажеров в редакции.

— Делала?

— Ты резала курицу, какое-то другое мясо? Рана может быть инфицирована.

Анника закрыла глаза.

— Я резала лук.

— Если тебе не повезет, то заживать будет долго. У тебя сильно повреждено сухожилие.

Казалось, врач сильно расстроился из-за того, что она отняла у него столько времени своей беспечностью.

— Прости, — сказала Анника.

— Обратись в медицинский центр по месту жительства. Тебе надо каждый день ходить к медсестре на перевязки.

Сестра проследит, чтобы не присоединилась инфекция, а приблизительно через неделю снимет швы.

— Спасибо.

Анника не стала говорить о пульсирующей боли в затылке. На месте удара, кажется, выросла шишка. Она вышла на улицу и села в ожидавшее ее такси. Назвала водителю адрес: «Вестерлонггатан, тридцать» — и откинулась на спинку сиденья.

— Ничего, если я высажу тебя в начале Кокбринкен? — спросил водитель.

«И мне снова придется пройти мимо „Юксмедсгренда“».

— Нет, — сказала она, — я хочу, чтобы ты высадил меня у подъезда.

— Я не могу, там запрещено автомобильное движение.

— Меня это не волнует.

Он все же высадил ее на Кокбринкене, и Анника, расплатившись, вышла и так хлопнула дверцей, что в машине затряслись стекла.

С бешено бьющимся сердцем она осталась стоять на Вестерлонггатан, со страхом глядя на арку, ведущую в «Юксмедсгренд». Левую руку саднило и жгло, Анника явственно ощущала запах перчатки и вкус кожи во рту.

«Их здесь уже нет. Кто бы они ни были, они уже ушли. Соберись, не паникуй!»

Медленно переставляя ноги, она побрела по улице, напряженно глядя на въезд в проулок.

Тень в подворотне была чем-то большим, чем просто тьма, она высасывала из воздуха кислород, душила, мешала дышать. Она прилипла взглядом к освещенному окну «Флодинуса» на противоположной стороне улицы и проскользнула мимо проулка к своему дому, ни разу не взглянув на «Юксмедсгренд».

— Анника, — сказал кто-то и положил руку ей на плечо.

Она громко вскрикнула и резко повернулась, занеся для удара руку.

— Господи, что с тобой?

Анника во все глаза уставилась на человека, вышедшего ей навстречу из подъезда дома номер тридцать. Женщина, высокая, светловолосая, с укоризненным и испуганным выражением лица.

— Анна! — выдохнула Анника. — Какого черта тебе здесь нужно?

Анна Снапхане в ответ нервно улыбнулась:

— Я хочу с тобой поговорить, для меня это очень важно.

Анника закрыла глаза, не испытывая ничего, кроме бессильной злобы. Она затопила все ее существо, прорвав плотины, возведенные против всех обрушившихся на нее упреков и оскорблений.

— Знаешь что, — сказала она, — мне абсолютно все равно, что для тебя важно. Мне наплевать на это, если честно.

— Я тебя понимаю, Анника, именно поэтому хочу с тобой поговорить.

— Уходи, — отрезала Анника и принялась искать в кармане ключи.

— Если ты дашь мне хотя бы шанс объясниться…

У Анники в голове что-то щелкнуло. Она резко обернулась и оттолкнула Анну здоровой рукой.

— Проваливай ко всем чертям! — заорала она. — Чтоб ты сдохла, паразитка!

Она каким-то образом ухитрилась открыть входную дверь и захлопнуть ее за собой. Взбежала вверх по лестнице, не включив в подъезде свет. Остановилась у двери своей квартиры и прислушалась. Внизу было тихо. Пахло темнотой и пылью.

Она отперла дверь квартиры и вошла в гостиную, не включив свет. Это уже вошло у нее в привычку. Она стояла на дощатом полу и ждала, когда с плеч спадут дневные заботы.

В темноте и тишине было что-то умиротворяющее. Анника воспринимала покой как что-то мягкое и темное. Сама по себе темнота никогда ее не пугала. Напротив, темнота прячет и позволяет искать новые пути.

Разрывая тишину, зазвонил телефон.

Она наклонилась к матрацу, который с утра так и лежал незастеленный, и некоторое время колебалась — брать или не брать трубку. Потом она все же ответила.

Звонил Томас.

— Прости, что звоню так поздно, но тут небольшие неприятности.

«На этот раз трезвый и звонит из дома».

Она села у окна и стала смотреть на темное небо между крышами.

— Какие неприятности?

— Эллен немного приболела, поэтому завтра я буду работать дома, но проблема не в этом. Завтра вечером нам надо уйти. У матери Софии день рождения, и мы заказали билеты в оперу. Я не могу оставить детей одних, а сиделка только что позвонила и сказала, что тоже заболела, а ты говорила… короче, ты не сможешь побыть с детьми завтра вечером?..

Он произнес эту длинную тираду на одном дыхании.