Здесь небо налилось густой синевой, а скорость полета существенно увеличилась. А если забраться в стратосферу, да не в нижние ее слои, а в верхние?
Никаких проблем. В потемневшем небе проступили слабые искорки звезд, разгораясь по мере набора высоты. Ого! Интересно, получится ли выйти на орбиту?..
Он попытался. Темень над головой сгустилась, разлилась до горизонта, звезды засияли так, как никогда не бывало даже южной ночью в горах, а ниже себя Василий увидел слой атмосферы. Высота достигла девяноста километров, а скорость полета доросла до восьми махов и все увеличивалась, увеличивалась…
Удар! Мягкий, будто подушкой, но оглушающий. Та подушка была громадна и весила, наверное, как товарный состав. Вспыхнуло что-то невообразимо яркое, и Василий на время ослеп. Бестолково задергались руки и ноги, жуткий холод пробрался в самое сердце. «Умираю?» – мелькнула мысль.
Но он не умер. Кое-как придя в себя, он понял, что распростерт на мягком ковре в хорошо знакомой круглой комнате, что он снова может видеть, что конечности его все еще конвульсивно подергиваются, а в кресле сидит, почесывая брюхо и ухмыляясь, курчавый панамец Хорхе.
По счастью, только он один.
Вмиг припомнилось, как здесь же, почти на этом самом месте корчился то ли от жуткой боли, то ли от нестерпимого ужаса другой кандидат – ныне отчисленный бедняга Патрик. Правда, тот свалился сюда голым, мокрым, воющим и вообще потерявшим лицо. Скосив глаза вниз, Василий с громадным облегчением осознал, что специально выращенный им комбинезон для полетов все еще на нем.
Судороги кончились. Крупная дрожь внезапно сотрясла все тело – и ушла. Василий кое-как перебрался в свободное кресло.
– Что это было? – пробормотал он, пряча глаза.
– Явление осла народу, – фыркнул панамец.
– Не хами. Что со мной случилось?
– Шимми-флаттер с тобой случился, – смягчившись, объяснил Хорхе. – Так мы это называем. Не расстраивайся, с кем не бывает.
– А с кем бывает? – раздраженно спросил Василий.
– С непослушными детьми. Ты пытался сделать то, к чему не был готов, ну и нарвался. Дай угадаю… летал?
– Ага.
– Хотел выйти в космос или просто хулиганил?
– В космос.
Хорхе снисходительно кивнул.
– Ну и что ты там забыл? Нам бы с Землей разобраться…
– Да так… интересно.
– А, ну-ну.
– Баранки гну! Теперь Рудра меня отчислит?
Хорхе не спешил отвечать. «Помучить хочет», – решил Василий.
– Язык проглотил?
– Расслабься, – лениво проговорил панамец. – Думаю, не отчислит. Ты только начал упражняться, твой потенциал еще неясен, чего тебя гнать сейчас? Еще успеется.
Ага… ну ладно. А этого ментора я сейчас подковырну…
– Говоришь, с кем не бывает? А с тобой было?
– Не твое дело.
«Было», – удовлетворенно подумал Василий. Лучшее утешение для севшего в лужу – узнать, что в ней сидели и другие.
– Терплю еще неделю, понял? – сурово и несколько брезгливо молвил Виктор Ефимович Дунаец понуро стоящему перед ним лейтенанту Ухваткину. – Долг вернешь. Иди работай.
Ухваткин ушел. Сел внизу в старенький «Логан» с надписью «ДПС» и мигалкой на крыше, покосился на с трудом умещающегося на правом переднем сиденье толстого сержанта Полосатова и молча завел двигатель. Настроение было – хоть застрели кого-нибудь, чья рожа не придется по нраву, хоть сам себе продырявь башку. Подать в отставку? Наверное, придется. Можно еще дать интервью какому-нибудь телекорреспонденту, хотя бы анонимное, с замазанной на экране мордой, и оно даже выйдет в эфир, но сколько уже было таких интервью! И чем они всегда кончались…
Да, он не умеет работать. Да, он не в состоянии выколотить из нарушителей достаточно денег, чтобы платить начальству дань. Начальство недовольно, супруга тоже. И так и будет. Вот по составленным протоколам он, Ухваткин, на первом месте, а толку с того – ноль без палочки. Ломай, не ломай себя, а каким уродился, таким и помрешь. На развалине будешь ездить и в отпуск уходить в декабре.
Дунаец… «Бойтесь дунайцев, дары приносящих», – подумал Ухваткин и не зацепился за эту мысль. Во-первых, в фамилии «Дунаец» ударение стояло на последнем слоге, а во-вторых, какие такие дары видели от него подчиненные? С точностью до наоборот…
– Поехали? – всхрюкнул Полосатов и грузно заворочался – отсидел себе зад, боров. Даже не счел нужным прибавить «товарищ лейтенант». И то сказать: с чего ему уважать блаженного придурка? Актерства в придурке ни на грош, и не понимает придурок, что грамотно выдоить частника – тут артистизм нужен. Не работает над собой лейтенант. Не внушителен, потому что не мясист, а, напротив, тощ. Опять же, цепляется к нарушениям, за которые весь штраф-то – пятьсот рублей, а протокол составлять – это ж сколько драгоценного удойного времени псу под хвост!
В невысказанных мыслях Полосатова невидимый Василий читал презрение к неудачнику, а в мыслях Ухваткина – привычную безнадежную тоску. Он обернулся.
– Хочешь помочь честному служаке? – спросил Рудра.
Василий молча кивнул.
– Действуй.
– Разрешаешь немного повысить его упертость? А то я гляжу, он готов бросить это дело.
– Хочешь довести его до больших звезд? Разрешаю.