Повторяем для особо одаренных! Весёлые истории, рассказанные классными классиками и классными современниками

Маничка посмотрела на него таким взглядом, точно хотела сказать: «За что мучаешь животных?» – и, задыхаясь, пролепетала:

– Климат Германии славится тем, что в нём нет большой разницы между климатом севера и климатом юга, потому что Германия, чем южнее, тем севернее…

Учитель приподнял бровь и внимательно посмотрел на Маничкин рот.

– Так-с!

Подумал и прибавил:

– Вы ничего не знаете о климате Германии, госпожа Куксина. Расскажите, что вы знаете о природе Америки?

Маничка, точно подавленная несправедливым отношением учителя к её познаниям, опустила голову и кротко ответила:

– Америка славится Пампасами.

Учитель молчал, и Маничка, выждав минуту, прибавила чуть слышно:

– А Пампасы Льяносами.

Учитель вздохнул шумно, точно проснулся, и сказал с чувством:

– Садитесь, госпожа Куксина.

* * *

Следующий экзамен был по истории. Классная дама предупредила строго:

– Смотрите, Куксина! Двух переэкзаменовок вам не дадут. Готовьтесь как следует по истории, а то останетесь на второй год! Срам какой!

Весь следующий день Маничка была подавлена. Хотела развлечься и купила у мороженщика десять порций фисташкового, а вечером уже не по своей воле приняла касторку.

Зато на другой день – последний перед экзаменами – пролежала на диване, читая «Вторую жену» Марлитта, чтобы дать отдохнуть голове, переутомлённой географией.

Вечером села за Иловайского[2]и робко написала десять раз подряд: «Господи, дай…»

Усмехнулась горько и сказала:

– Десять раз! Очень Богу нужно десять раз! Вот написать бы раз полтораста, другое дело было бы!

В шесть часов утра тётка из соседней комнаты услышала, как Маничка говорила сама с собой на два тона. Один тон стонал:

– Не могу больше! Ух, не могу!

Другой ехидничал:

– Ага! Не можешь! Тысячу шестьсот раз не можешь написать «Господи, дай», а экзамен выдерживать, так это ты хочешь! Так это тебе подавай! За это пиши двести тысяч раз! Нечего! Нечего!

Испуганная тётка прогнала Маничку спать.

– Нельзя так. Зубрить тоже в меру нужно. Переутомишься – ничего завтра ответить не сообразишь.

В классе старая картина.

Испуганный шёпот, и волнение, и сердце первой ученицы, останавливающееся каждую минуту на три часа, и билеты, гуляющие по столу на четырёх ножках, и равнодушно перетасовывающий их учитель.

Маничка сидит и, ожидая своей участи, пишет на обложке старой тетради: «Господи, дай».

Успеть бы только исписать ровно шестьсот раз, и она блестяще выдержит!

– Госпожа Куксина Мария!

Нет, не успела!

Учитель злится, ехидничает, спрашивает всех не по билетам, а вразбивку.

– Что вы знаете о войнах Анны Иоанновны, госпожа Куксина, и об их последствиях?

Что-то забрезжило в усталой Маничкой голове:

– Жизнь Анны Иоанновны была чревата… Анна Иоанновна чревата… Войны Анны Иоанновны были чреваты…

Она приостановилась, задохнувшись, и сказала ещё, точно вспомнив наконец то, что нужно:

– Последствия у Анны Иоанновны были чреватые… – И замолчала.

Учитель забрал бороду в ладонь и прижал к носу. Маничка всей душой следила за этой операцией, и глаза её говорили: «За что мучаешь животных?»

– Не расскажете ли теперь, госпожа Куксина, – вкрадчиво спросил учитель, – почему Орлеанская дева была прозвана Орлеанской?

Маничка чувствовала, что это последний вопрос, влекущий огромные, самые «чреватые последствия». Правильный ответ нёс с собой: велосипед, обещанный тёткой за переход в следующий класс, и вечную дружбу с Лизой Бекиной, с которой, провалившись, придётся разлучиться. Лиза уже выдержала и перейдёт благополучно.

– Ну-с? – торопил учитель, сгоравший, по-видимому, от любопытства услышать Маничкин ответ. – Почему же её прозвали Орлеанской?

Маничка мысленно дала обет никогда не есть сладкого и не грубиянить. Посмотрела на икону, откашлялась и ответила твёрдо, глядя учителю прямо в глаза:

– Потому что была девица.

Саша Чёрный Танина школа

Тане скучно. Пре-пре-скучно!.. У её подруги Вари корь. Ещё стишок такой есть смешной:

Мне с лица не воду пить,
И с корявой можно жить.

Корь прилипчивая. Три недели нельзя видеться, потому что карантин. Гуммиарабик[3]вот в баночке целый год стоит и всё липкий, а корь через три недели уже не прилипает.

Бедная Варюша! Лежит она на диванчике, простыня к ней прилипла, мухи на нос садятся и тоже приклеиваются… Ужасно! А Варина мама всё время ходит с губкой и мух отмывает…

Что ж делать, надо одной играть.

* * *

Таня усадила в кресло всех своих учеников: куклу с отбитыми пальцами – мадам Дезагреабль, рядом русского мишку – Михаила Созонтовича, а у мишки на руках примостился резиновый верблюд – Буржуй.

Строго постучала отцовской трубкой по столу и сказала: