Повстанцы

Мацкявичюс слушал внимательно, сочувствуя, одобряя, потом стал утешать и подбадривать. Все пойдет хорошо. Пятрас устроится — не у дяди, так у другого. Работы в Жемайтии хоть отбавляй. А потом пускай женится. Оба с Катре молодые, крепкие. Нечего бояться нужды. И сам он, Мацкявичюс, поможет им в меру сил. И бог благословит. Правильно люди говорят: дал бог зубы, даст и хлеба.

Жадно ловил Пятрас эти слова, такие простые и душевные. Исчезали сомнения, крепла твердая решимость. Вспоминалась отцовская поговорка: не тот силен, кто бьет, а тот, кто выдюжит. Пятрас Бальсис выдюжит!

После этой поездки он чувствовал себя по-новому. Мысли, суждения, замечания Мацкявичюса, как добрые семена, запали в его душу, впечатлительную и жаждущую знания, и сразу проросли новыми всходами. Но душе нужен свет и тепло. А после отъезда необыкновенного ксендза молодой Бальсис словно очутился в холодной пустыне, такой одинокий у этого богатого дядюшки!

Он закрывает ворота и робко возвращается во двор, где дядя собирается обтесывать топором колья.

— Вот и проводили редкого гостя, — обращается старик к племяннику. — А ты-то как к нему пристал?

— Прослышал, что собирается в Титувенай, вот и попросился.

Дядя укоризненно глядит на племянника:

— Хватило совести просить ксендза подвезти?

— А чего ж, дядя? — удивился Пятрас. — Ксендз Мацкявичюс меня хорошо знает. А в дороге и вовсе сдружились.

— А-а… — промычал дядя. — Стало быть, не спесивый ксендз.

— Ничуть не спесив. Все больше с простыми людьми. Панов не жалует.

— Только, говорят, и за костелом плохо следит. Все его дома нет да нет, — едко заметил дядя.

— Э, сколько уж этих дел у нас в Пабярже… И Сурвилишкис рядом.

— И у епископа, я слыхал, он не в особой чести. Потому и прихода получше не получает, — не унимался старик.

— Может статься, — согласился Пятрас. — Говорят, и сам не хочет прихода получше.

Но дядя не смягчался:

— Семья небогатая. Был бы получше приход, смог бы родне помочь.

— А у вас, дядя, сколько земли? — спросил Пятрас, чтобы придать другое направление разговору.

— С лугами и корчемной будет примерно полтора надела, — горделиво стал объяснять старик. — Земли немало, потому и работы много. Держим запряжку волов, пять лошадей, шесть коров, не считая уж мелкой скотины и птицы.

— Лошадей как много! — дивился Пятрас.

Дядя стал набивать трубку, предвидя, что разговор с племянником затянется.

— Волов по привычке держим, — пояснил он, пуская первый дымок, — и то на мясо продавать. Пашем на лошадях. Другая выходит работа.

— И земли здесь другие.

— Земля неплохая. Рожь хорошо родится, а кое-где и мерку-другую пшенички посеем. Созревает. Только чинш душит.

Пятрас восхищенно оглядел двор, постройки, сад:

— И усадьба у вас, дядя, хороша.

Дяде по душе похвала племянника, но он прикинулся равнодушным:

— Ничего, жить можно, — процедил он, посасывая трубку. Видно, желая еще пуще изумить своим достатком, предложил:

— Идем, покажу, где что лежит.

На сеновале Пятрас поразился немалому запасу сена и еще большему количеству овсяной соломы. Видно, дядина скотинка питается на славу. И по другим постройкам можно судить о богатстве хозяина.

Но больше всего удивила Пятраса клеть. Здесь столько всякого добра — взглядом не охватишь: в закромах разное зерно — рожь, ячмень, овес, горох и пшеница, бочка муки, на стене висит много всякой одежды. Два огромных сундука, тоже, видать, не пустые, — в них, наверно, холсты и приданое Эльзе. На полке под потолком торчат мотки шерсти. В углу на крюках развешаны упряжь, седло, удила, поводья. Другой угол завален пряслами чесаного льна.

— Так не управляетесь, дядя, со своей семьей? — спросил Пятрас.

Дядя недовольно рукой махнул:

— Как же управишься? Сколько нас? Мы с матерью уже стареем, только за домом присматриваем. Савуте замуж выдали, не в этом, так в будущем году и Эльзите обвенчаем. Миколаса решили в ученье пустить. Пранукас пока что может только стадо пасти. Остается Юргис. Крепкий работник. Хочет жениться и хозяйство на себя взять, а мы все удерживаем, пока Миколас на ноги не встанет. И нам с матерью еще неохота быть при снохе. И время теперь беспокойное. Мы говорим — пускай малость уляжется, чтоб ясно стало насчет земли. Потому и приходится чужих нанимать. Девку рядим на круглый год, а работника — только в страду. Может, оно и к лучшему, что ты подвернулся. Трудно теперь с наемными.

Показав свои постройки и хозяйственную снасть, Бальсис полюбопытствовал:

— А батраком или лесничим в поместье не хочешь, коли жениться собираешься? Говорят — там житье неплохое.

— Все равно — поместье. Опостылело панам служить. Хоть и работать на такого, кто побогаче, все не на чужака. Лучше у своего человека батрачить, чем у какого-нибудь генерала прохлаждаться.

Дяде понравились слова Пятраса.