До детского сада было около 45 минут ходьбы. Он был почти точной копией того садика в Чхонджине, где Ми Ран проходила практику. Одноэтажное бетонное здание выглядело бы мрачно, если бы не окружавший его забор, разрисованный яркими подсолнухами. Над входной аркой висел транспарант с надписью «Мы живем счастливо». От прежних времен в дворике осталось кое-что из игровых снарядов: качели с поломанными деревянными сиденьями, горка и лесенка-«рукоход». Помещения для занятий были стандартными: обязательные портреты Ким Ир Сена и Ким Чен Ира над классной доской, низкие двухместные парты, сделанные из старых деревяшек на металлическом каркасе, под окнами — сложенные стопками матрасы для дневного сна. В большом книжном шкафу, расположившемся у противоположной стены, стояло всего лишь несколько книг, да и те уже стали неудобочитаемыми (это были очень старые посеревшие фотокопии, в которых буквы и фон почти слились). Книг и бумаги не хватало по всей стране, и матерям, если они хотели сами заниматься с детьми дома, приходилось переписывать учебники от руки.
Разница между городским и поселковым детскими садами становилась заметна при взгляде на самих воспитанников. Было очевидно, что за городом люди живут еще беднее, чем в Чхонджине. Детсадовцам не полагалось носить форму, и они щеголяли кто в чем, — чаще всего в видавших виды нарядах, надетых во много слоев, поскольку помещения практически не отапливались. Ми Ран была поражена тем, в каких обносках ходят некоторые дети. Помогая им раздеваться, она одну за другой разматывала тряпки, пока не добиралась до спрятанного под ними худенького тельца. Когда она брала кого-нибудь из малышей за руку, детские пальчики сжимались в кулачок размером не больше грецкого ореха. Ее подопечным было по 5–6 лет, но выглядели они года на 3–4. В Чхонджине Ми Ран занималась с детьми заводских рабочих и чиновников, а в этот детский сад ходили дети шахтеров. Оказалось, что в городе ситуация с питанием была все же лучше, чем здесь. Раньше шахтеры за тяжелый физический труд получали увеличенный паек — 900 г ежедневно вместо обычных 700 г. Сейчас, когда ни каолиновые, ни угольные шахты большую часть года не работали, шахтерскую продовольственную норму урезали. Ми Ран подозревала, что некоторые дети ходят в сад в первую очередь ради бесплатных обедов в столовой — жидкого супа, в котором, кроме соли и сушеной зелени, ничего не было, такого же, каким она сама питалась в студенческом общежитии.
И все же Ми Ран взялась за работу с энтузиазмом. Стать педагогом, попасть в число образованных и уважаемых членов общества было огромным достижением для девочки из шахтерской семьи, тем более с таким плохим
Занятия там начинались в 8 часов. Ми Ран старалась улыбаться как можно жизнерадостнее, встречая детей в классной комнате. Дождавшись, пока все рассядутся по своим местам, она доставала аккордеон. На нем должен был уметь играть каждый учитель (именно этот экзамен Ми Ран сдавала последним перед получением диплома). Аккордеон часто называли «народным инструментом», поскольку его можно было брать с собой, отправляясь на стройку или в поле: считалось, будто ничто так не вдохновляет людей на тяжелый «добровольный» труд, как бравурные марши. В школах учителя пели с детьми «Мы ничему не завидуем» — песню, которую каждый корейский ребенок знает так же хорошо, как английский — «Ты мигай, звезда ночная!»[8]. Ми Ран разучила ее, когда была школьницей, и прекрасно помнила наизусть:
У Ми Ран не было таких музыкальных способностей, как у ее сестры Ми Хи. Даже Чон Сан, который был очарован Ми Ран, морщился, если она начинала петь. Но ее маленькие ученики были не столь разборчивы. Они поднимали к ней восторженные личики и не сводили с нее глаз, пока звучала песня. Дети очень любили свою воспитательницу, и ее энтузиазм находил в них отклик. Ми Ран всегда жалела, что у них с братом слишком маленькая разница в возрасте, из-за чего он был для нее скорее соперником, чем младшим братишкой, которого она могла бы опекать. Девушка любила свою работу. Она не тратила времени на раздумья о том, насколько хороша обязательная программа. Ми Ран просто не представляла себе, что обучение может быть другим.