Повседневная жизнь в эпоху Жанны д'Арк

Чем занимался суд любви? В уставе было сказано, что он был учрежден «при условии, в силу и под охраной весьма похвальных добродетелей, а именно смирения и верности, во славу, хвалу, назидание и служение всем дамам и девицам». Но следует отметить, что ни одна женщина в него не входила. Министры, «обладавшие высшими познаниями в науке риторики», должны были «устраивать веселые праздники поэтического общества любви, поочередно один за другим, в названном месте, в два часа пополудни каждое первое воскресенье месяца». Там читали баллады, сочиненные членами суда в честь дам, и в задачу министров входило судить их «беспристрастно… невзирая на княжеский титул или высокое происхождение». Победитель в награду получал две узкие золотые полоски в гербе. Суд представлял собой также и трибунал, где, должно быть под руководством докладчиков прошений, разбирались и вопросы любовной казуистики.

Каждый год в день Св. Валентина (14 февраля) устраивалось пленарное заседание суда. После мессы, которую служили в церкви Св. Екатерины в Валь-дез-Эколье, князь с министрами и прочими сановниками садились за стол. Там читали баллады, сирвенты и песни, – но на этот раз в присутствии дам, которые служили судьями. Устав суда предусматривал, что тот, кто сочинит нечто «к бесчестью, с упреком или порицанием женскому полу, будет изгнан из всех приятных собраний дам и девиц». Его герб будет стерт в зале заседаний, где он был изображен рядом с гербами его собратьев; его щит будет окрашен в пепельный цвет, и его станут почитать «бесчестным человеком».

Несмотря на свой в высшей степени искусственный характер, суд любви пользовался большим успехом, и слухи о его создании вышли за пределы узкого круга аристократов. Число его участников возросло, поскольку за двадцать лет называется не менее шестисот имен. Среди них были горожане, писатели, и даже, как мы видели, духовные лица. Его собрания должны были вызывать большое любопытство у парижского населения, поскольку Гильберт Мецский, посетивший столицу в начале XV в., упоминает среди чудес великого города «князя любви, который исполнял с музыкантами и придворными всевозможные песни, баллады, рондо, вирелэ и прочие любовные сочинения, которые они умели слагать, и петь, и мелодично играть на музыкальных инструментах».

Парижский суд был не единственным учреждением такого рода: «puys d'amour» существовали по многих городах – в особенности в бургундских владениях, в Амьене, Аррасе, Валансьенне, Турне. Кроме того, при дворах правителей нередко устраивались «обсуждения» вопросов любовной казуистики. В замке Серифонтен, у адмирала Франции Рено де Три, «тот, кто умел говорить о битвах и о любви в меру и куртуазно, мог не сомневаться в том, что ему найдется к кому обратиться и от кого получить отклик».

Мы с удивлением встречаем среди участников суда любви, доблестных защитников женской чести, таких людей, как Пьер и Гонтье Коль, которые примерно в то же время в споре вокруг «Романа о Розе» заняли откровенно женоненавистническую позицию. Выступая против Кристины Пизанской, которая с горячностью упрекала Жана де Мена, автора второй части романа, за его презрение к женщинам, братья Коль защищали «этого глубокого философа, обладавшего всей полнотой человеческого знания». Одного этого противоречия достаточно для того, чтобы показать всю искусственность культа женщины, которого придерживались придворные князя любви. И даже те, кто с удовольствием пускался в рассуждения любовной казуистики, здесь не обманывались: в «Ста балладах», труде, к которому приложили руку многие знатные сеньоры, – среди прочих Бусико, – обсуждается, что лучше, единственная и верная любовь или же множество непостоянных. Большинство сеньоров, к которым обратились с этим вопросом, высказались в пользу верности, но один из них, бастард де Куси, высмеивает условности куртуазного языка с тонкостью, достойной антологии жеманства:

Я жажду смерти и тороплю ее приход,

Ибо все тело мое горит и пылает,

Сердце лишь плачет и стонет,

Жестоко стонет и томится ночью и днем

Так, что один день мне кажется сотней лет,

Что ни у кого, кроме меня, нет никаких скорбей– все достались мне:

Я хуже мертвого, жестоко томлюсь.

– Так говорят, но ничего подобного…

Госпожа, ваша ослепительная красота

Так поразила меня, что я безраздельно ваш.

Безоговорочно вам принадлежу.

– Так говорят, но ничего подобного…