Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

При русском после в Константинополе в 1830 году князе А. П. Бутеневе (1787–1866) на больших приёмах туркам подавали чай и кофе, что экономная супруга посла находила весьма разорительным — чай и кофе были тогда чуть ли не дороже шампанского. На одном таком приёме турки выпили тысячу чашек кофе — слава богу, к утешению мадам Бутеневой, без сливок. В посольстве для рядовых дипломатов устроили общий стол, за которым в 16.00 подавали чай с булками и прогорклым маслом, из-за чего посещаемость чаепитий была очень низкой. Княгиня сама приносила молочник и скупо разливала по чашкам сливки.

Русский посол в Константинополе граф Н. П. Игнатьев (1832–1908) в 60-х годах XIX столетия, получивший от турок прозвище «всесильного московского паши», наоборот, не жалел денег на представительские расходы, справедливо полагая, что роскошь и пышность действуют на воображение турок в нужном направлении. Когда граф выезжал на белом коне в расшитом золотом мундире из посольства, то публика млела от восторга. Представитель великой державы должен был выглядеть внушительно, говорил Игнатьев.

Его предшественник Я. И. Булгаков (1743–1809) был посажен турками в Семибашенный замок — по-видимому, он не сумел напоить их вдоволь чаем. Турки и в XIX веке продолжали в качестве дипломатических аргументов прибегать к тюремной решётке. Излюбленными узниками у них были русские послы. Несмотря на это (или благодаря этому), должность посла в Константинополе продолжала считаться в Петербурге важной и престижной вплоть до 1914 года. Константинополь в царской России считался венцом дипломатической карьеры. У посла в турецкой столице было совершенно исключительное положение как по чисто восточной пышности, так и огромному политическому влиянию, походившему, по замечанию дипломата А. А. Савинского, на положение вице-короля. Следующий по значению посольский пост находился в Париже, потом в Берлине, за Берлином шли Вена, Лондон, Рим и Копенгаген.

Один русский наблюдатель писал о посланнике во Флоренции (1815–1819) (герцогство Тосканское), генерале и отчиме известной Долли Финкельмон, внучки М. И. Кутузова, Николае Фёдоровиче Хитрово[64]: «Русский посланник умён и приятен в общении, но он большей частью бывает болен, а страшный беспорядок в его личных делах налагает на него отпечаток меланхолии и грусти, которые он не может скрыть. Его образ жизни лишён здравого смысла. По вторникам и субботам у него бывает весь город, и вечера заканчиваются балом или спектаклем. По поводу каждого придворного события он устраивает праздник, из коих последний стоил ему тысячу червонцев. При таком образе жизни он задолжал Шнейдеру за свою квартиру и во всё время своего пребывания во Флоренции берёт в долг картины, гравюры, разные камни…»

В 1816 году к посланнику Хитрово, в сопровождении сына Августа и двух друзей, пожаловала мировая знаменитость — писательница мадам А. Л. Жермена де Сталь (1766–1817), пытавшаяся навязать посланнику в знакомые какую-то ирландскую леди Джерсей. Как будто тому не хватало общения с местной знатью!

Сохранилось письмо де Сталь к Николаю Фёдоровичу: «Его Превосходительству генералу Хитрово, посланнику Русского Императора во Флоренции.

Я вам писала из Болоньи, дорогой генерал, и вы мне не ответили — таковы русские, в тысячу раз легкомысленней французов. Несмотря на своё злопамятство, я рекомендую вам господина и госпожу Артур, моих знакомых ирландцев, которые год тому назад собирали в своём салоне в Париже самое приятное общество — попросите госпожу Хитрово, у которой столько любезной доброты, хорошо их принять ради меня и постарайтесь вспомнить о моих дружеских чувствах к вам, чтобы оживить ваши. До свидания. Все окружающие меня вспоминают о вас…

Коппе, 22 августа 1816 года

С дружеским приветом

[Неккер] де Сталь Х[ольштейн].

Проницательная мадам де Сталь либо ошибалась, либо лукавила: Хитрово не был легкомыслен. Он был забывчив и безалаберен, как все русские. Впрочем, не исключено, что умная француженка так наскучила генералу своим обществом, что ей для достижения своей цели пришлось прибегнуть к помощи «любезной доброты» его супруги. Но, скорее всего, Николаю Фёдоровичу было не до мадам де Сталь и её «приятных» друзей: он больше был озабочен тем, как расплатиться со Шнейдером.