Читаем Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке полностью

Пребывание Соловьёва в «дружественной» Черногории длилось всего чуть больше четырёх месяцев и закончилось самым нелепым и неожиданным образом. Князь Микола отправился на лечение в Карлсбад и оставил на княжестве старшего сына Данило. С ним у русского поверенного уже до этого произошёл неприятный эпизод — естественно, из-за денег. Среди многочисленных субсидий княжеству значились и 10 тысяч рублей княжичу Данило, пересылаемых по особой ведомости, в которой указывалось: «на известное его императорскому величеству назначение». И лишь в особом же препроводительном письме к ведомости говорилось, что деньги предназначались для Данило. Согласно заведённому порядку, получив деньги, Соловьёв уведомил об этом адъютанта княжича, но вместо адъютанта за «пособием» явился камердинер княжича. Соловьёв вполне справедливо нашёл такое поведение княжича оскорбительным для чести и достоинства миссии и деньги лакею-немцу не выдал. Получалось, что княжеская семья смотрела на русские субсидии, как на своего рода дань. Он попросил драгомана Ровинского вручить царские деньги под расписку самому получателю субсидии, что тот и выполнил. Данило затаил на Соловьёва злобу.

В мае 1905 года пришло печальное известие о гибели русского флота под Цусимой. Ни соболезнования, ни сочувствия от княжеского двора не последовало. Княжич Мирко неофициально посетил русскую миссию, а черногорский митрополит Никифор предложил отслужить по погибшим морякам панихиду. Но княжич-регент Данило панихиду запретил, а в кругу многих лиц выразил восхищение храбростью и искусством адмирала Того.

Через пару дней после Цусимы Данило пригласил дипкорпус на открытие табачной фабрики, построенной итальянцами. Соловьёв в довольно сухой форме от приглашения отказался. Данило протелеграфировал отцу в Карлсбад, требуя разрешение на отзыв из Цетинье русского поверенного в делах. Князь Микола посетил русского посла в Вене Капниста и предъявил ему странный ультиматум: либо Соловьёв будет отозван, либо он, князь Черногории, в свою страну не вернётся. Петербург, как это часто случается с нашими правителями, проявил мягкотелость и излишнюю уступчивость, и Соловьёву было предложено «по делам службы» выехать в Петербург, оставив миссию на вице-консула в Скутари Лобачёва.

Вернулся с лечения князь Микола и дал прощальную аудиенцию опальному русскому дипломату. Оба делали вид, что ничего особенного не произошло. Позже Соловьёву от графа Серсэ станет известно, что князь выражал сожаление по поводу необдуманных своих действий в Греции, где он наградил Соловьёва черногорским орденом, но отнять орден не решился.

Несмотря ни на что, русский дипломат был доволен, что его пребывание в «чересчур своеобразном» Цетинье не слишком затянулось. Когда Соловьёв по пути в Петербург заехал в Будапешт, то выяснил, что слухи о его конфликте с княжеским домом Черногории уже опередили его. В Европе однозначно осудили действия черногорского дома и придали инциденту политический смысл. Такая известность имела как положительную, так и негативную сторону. Из-за деликатности Соловьёв наложил на себя печать молчания и событие никак не комментировал. Дипломат — человек государственный и личные эмоции должен в подобных случаях держать при себе.

Не так посмотрели на всё это на берегах Невы. «В Петербурге меня приняли кисло-сладко, — пишет Соловьёв, — заявив, что временно я не должен возвращаться в Черногорию». Вряд ли дипломат встретил такое заявление с сожалением, тем более что его карьеру, слава богу, не прервали. Однако Министерство иностранных дел и министр Ламздорф, пасующие перед всякого рода интригами и склоками, в защиту дипломата, отстаивавшего честь и достоинство страны, открыто выступить не решились. Ведь адвокатами князя Миколы и княжича Данило выступили влиятельные сёстры-черногорки. Как всегда, начальство в подобных ситуациях пожертвовало «стрелочником».

Продолжая числиться секретарём миссии в Цетинье и не поступив ещё в распоряжение Министерства иностранных дел, Соловьёв поехал в своё имение под Варшавой, где к нему вскоре присоединилась жена с детьми. Она рассказала, что отношение к ней после отъезда мужа со стороны черногорского двора и особенно дипкорпуса было отменным. Княжич Мирко прислал с ней подборку газетных вырезок, в которых описывался конфликт русского дипломата с местным двором.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология