Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке

На страницах этой книги мы ещё встретим имя этого дипломата. Будет, вероятно, уместным проинформировать читателя прямо здесь о последней встрече с ним — уже за пределами Афин и афинского периода. В 1916 году Р. Р. Розен в составе делегации Государственной думы (Протопопов и др.) приехал в Англию, чтобы дать понять англичанам, что Россия не изменит своему союзническому долгу и будет продолжать военные действия с Германией. По прибытии в Лондон выяснилось, что у делегации не было руководителя, что по чисто протокольным соображениям вызывало некоторые неудобства. Посол Бенкендорф своей властью назначил главой делегации Романа Романовича как самого старшего и по званию, и по рангу, и по дипломатическому опыту. Когда Розен вернулся из посольства в гостиницу и объявил о решении Бенкендорфа, среди делегатов начался невероятный ажиотаж, все кричали, что это несправедливо, что нужно было выбрать русского, а не какого-то «инородца» Розена. Дипломат молча покинул это сборище «демократов» и «борцов» за народное счастье и больше себя членом делегации не считал. Он был человеком чести и принципа.

…На место Розена посланником в Афинах был назначен советник посольства в Константинополе Юрий (Георгий) Николаевич Щербачёв — также интересный и умный человек, получивший доступ к дипломатической карьере благодаря Александру III, которому дипломат приглянулся за истинно русский внешний облик. Вся жизнь посланника до Афин делилась на две части: первую половину её он провёл на своём украинском хуторе, а вторую — в посольстве в Константинополе. Согласно тогдашним дипломатическим обычаям, должность посла не была уж такой привлекательной, потому что жалованье его было недостаточным, а представительские расходы нужно было вести за собственный счёт.

Ю. Н. Щербачёв к состоятельным людям не относился, давно уже заложил и перезаложил своё украинское имение и вёл скромный образ жизни. По мнению Соловьёва, он вёл жизнь Диогена, ходил в чёрном потёртом сюртуке с суковатой палкой в руке. Он обитал в верхних комнатах миссии, где единственной мебелью в спальне были узенькая железная кровать, крошечный умывальник, над ним — осколок зеркала, а в столовой — колченогий стол и набор разнокалиберных стульев. Со стороны его можно было принять за русского провинциального барина средней руки. Но зато он был трудолюбив и усидчив, а также, в отличие от Розена, внимателен к местному двору и умел на свои скромные средства «закатывать» пышные приёмы. К тому же он слыл большим хлебосолом и приглашал к себе обедать всех младших дипломатов миссии — таков был патриархальный обычай, заведённый в Константинопольской миссии.

Ю. Н. Щербачёв любил рассказывать своим подчинённым о своей юности. Так, он вспоминал, что самолично переписывал Сан-Стефанский договор, а затем сопровождал графа Игнатьева с текстом договора в Петербург. В коридорах Министерства иностранных дел атташе Щербачёв встретил Гамбургера, «присяжного остряка» из окружения князя А. М. Горчакова и единственного дипломата-еврея в дипломатическом ведомстве.

— Вы переписывали Сан-Стефанский договор, — пошутил Гамбургер, — а крепко ли вы его сшили?

Патриархальность царила и на рабочем месте Щербачёва. В своём кабинете он устроил фактически вторую канцелярию миссии, где работали его дочь и… её гувернантка. Здесь же размещался его частный архив, включавший, между прочим, коллекцию визитных карточек, когда-либо вручённых ему, и многие десятки дипломатических паспортов, по которым он когда-либо ездил. Перед отправкой диппочты — аврального «момента истины» для дипломатов всех времён и народов — в кабинете начиналась настоящая «дипломатическая страда». Сам посланник в ночном костюме, то есть пижаме или халате, с самого утра сидел за столом и правил донесения своих подчинённых. Правка всегда была излюбленным делом русских начальников, а у Щербачёва — в особенности. Соловьёв пишет, как однажды ему во время приёма в турецкой миссии принесли от Щербачёва записку, в которой значилось: «Если Вы ещё не переписали той депеши, которую я Вам отдал утром, то замените на четвёртой странице слова "а также" словами "равным образом"».

Пишущие машинки тогда ещё не появились в дипломатическом обиходе, так что все донесения приходилось писать от руки. Младший дипломатический персонал переписывал тексты, составленные старшими дипломатами. Нужно было вырабатывать хороший почерк, потому что донесения читались самим императором, считавшим дипломатические отношения своей непременной обязанностью и своим «участком» работы. У Николая II, читавшего почти все дипломатические письма, была неплохая память. Как-то на приёме, вспоминает Соловьёв, император спросил его:

— У вас в миссии есть какой-то необыкновенный почерк с крючками?