Повседневная жизнь советской коммуналки

Гости пользовались соседским полотенцем и мылом – и не усматривали в этом никакого криминала. Выходили покурить на кухню. Подолгу занимали общий телефон. Словом, вели себя совсем не так, как было принято в коммунальных квартирах.

Иной раз оставались ночевать. Утром могли уйти, не заперев за собой дверь – автоматически защелкивающегося треугольника у нас не было принципиально, чтобы случайно не уйти из дома без ключей. Соседи просыпались – видели дверь нараспашку. Как-то раз один нетрезвый гость вышел среди ночи в туалет, а путь назад найти не смог. Вошел в комнату к соседке, лег рядом с ней в кровать.

Случалось всякое.

* * *

Особой формой коммуналок были так называемые коммуны. Их по всей стране появлялось бессчетное множество. Чаще всего объединялись по профессиональному принципу – коммуна художников, коммуна поэтов. Впрочем, попадались и коммуны, образованные просто приятелями. От коммуналки они в первую очередь отличались тем, что там соседство было добровольным. Хотя и эта добровольность была относительной. У коммун были руководящие органы, которые принимали решение – принять того или иного члена или не принять. Остальным приходилось мириться с решением высокопоставленных коммунаров.

Самой, пожалуй, знаменитой коммуной был так называемый ДИСК – «Дом искусств», основанный самим Максимом Горьким и расположившийся в начале Невского проспекта, по правой стороне. Один из коммунаров писал: «Трехэтажная квартира Елисеевых, которую предоставили “Дому искусств”, была велика и вместительна. В ней было несколько гостиных, несколько дубовых столовых и несколько комфортабельных спален; была белоснежная зала, вся в зеркалах и лепных украшениях; была баня с роскошным предбанником; была буфетная; была кафельная великолепная кухня, словно специально созданная для многолюдных писательских сборищ. Были комнатушки для прислуги и всякие другие помещения, в которых и расселились писатели».

Здесь проживали многие знаменитости – Александр Грин, Николай Гумилев, Осип Мандельштам, Михаил Зощенко, Ольга Форш, Владислав Ходасевич. Обитателей «Дома искусств» называли – «обдиски».

Ольга Форш посвятила коммуне роман «Сумасшедший корабль»: «Всем, густо вселенным в комнаты, тупики, коридоры, бывшие ванны и уборные, казалось, что дом этот вовсе не дом, а откуда-то возникший и куда-то несущийся корабль… Кроме писателей здесь жили портные, часовых дел мастера».

Атмосфера была колоритная. Михаил Зощенко писал:

«Этот дом на углу Мойки и Невского.

Я хожу по коридору в ожидании литературного вечера…

Я хожу по коридору и смотрю на литераторов.

Вот идет А. М. Ремизов. Маленький и уродливый, как обезьяна. С ним его секретарь. У секретаря из-под пиджака торчит матерчатый хвост. Это символ. Ремизов – отец-настоятель “Обезьяньей вольной палаты”.

Вот стоит Е. И. Замятин. Его лицо немного лоснится. Он улыбается. В руке у него длинная папироса в длинном изящном мундштуке.

Он с кем-то разговаривает по-английски.

Идет Шкловский. Он в восточной тюбетейке. У него умное и дерзкое лицо. Он с кем-то яростно спорит. Он ничего не видит – кроме себя и противника.

Я здороваюсь с Замятиным.

Обернувшись ко мне, он говорит:

– Блок здесь, пришел. Вы хотели его увидеть…

Вместе с Замятиным я вхожу в полутемную комнату.

У окна стоит человек. У него коричневое лицо от загара. Высокий лоб. И нетемные, волнистые, почти курчавые волосы.

Он стоит удивительно неподвижно. Смотрит на огни Невского».

Случались, разумеется, конфликты. Горький, например, воспользовавшись своим абсолютным авторитетом, как-то поселил здесь Александра Грина. Ему выделили комнатку на самом непрестижном, первом этаже. Всеволод Рождественский описывал это жилище: «Как сейчас вижу его невзрачную, узкую и темноватую комнатку с единственным окном во двор. Слева от входа стояла обычная железная кровать с подстилкой из какого-то половичка или вытертого до неузнаваемости коврика, покрытая в качестве одеяла сильно изношенной шинелью. У окна ничем не покрытый кухонный стол, довольно обшарпанное кресло, у противоположной стены обычная для тех времен самодельная “буржуйка” – вот, кажется, и вся обстановка этой комнаты с голыми, холодными стенами».

Грина, однако, все это устраивало. И даже графин, которым он пользовался вместо ночного горшка. Когда завхоз сделала Грину замечание, он его обматерил. История дошла до Горького, который строго отчитал своего протеже. Тот, в результате, на всю жизнь обиделся на Горького. Словом, скандал был масштабный.