Повседневная жизнь Соловков. От Обители до СЛОНа

Низкое вечернее солнце, едва пробиваясь сквозь деревья, склонившиеся к самой воде, кажется, обжигает противоположный берег бегущим огнем. Пылают кустарники и островерхие ели, сосны и черные дубовые городни, которыми еще в монастырскую бытность были выложены каналы-водоводы.

На старых, пожелтевших от времени фотографических карточках изображены паровые катера, которые выходят из озера Валдай в Большое Белое озеро. Потом, скорее всего, они опишут здесь круг и вернутся обратно в озеро Щучье, а из него в Средний Перт.

На веслах, конечно, события развиваются не так быстро, но зато, входя в протоки, можно наблюдать, как рядом с лодкой неспешно плывут рыбы и с любопытством смотрят на неведомого пловца.

При входе в узкие каменные горловины одно из весел покидает уключину, и им следует пользоваться как багром, отталкиваясь от берегов.

Рыбы не отстают, пребывая в полной уверенности, что им ничто не угрожает.

С одним из этих каналов была связана история, о которой уже шла речь в книге. Соловецкий фотограф Юра Малышев, с которым мы познакомились на острове осенью 1999 года, утопил здесь свою дорогую фотокамеру. Сам мне потом рассказывал, что все как-то глупо тогда получилось — увлекся съемкой и не заметил, как лодка развернулась и зацепила носом едва заметный в тенистом полумраке протоки валун.

Жалко было даже не камеру, а почти отснятую на Анзере пленку.

Потом камеру вытащил из воды, конечно, разобрал, пытался сушить на плите... нет, не помогло, так она с тех пор и стоит в шкафу за стеклом, словно продолжает смотреть из-под воды подслеповатым цейсовским объективом.

На Анзер я попал только осенью 2011 года: тогда пришли на «Поморе» с известным на острове в районе Северных Железных Ворот мореходом Максимом. Всю дорогу он без умолку рассказывал, как многолюдно было на острове при военных, весело, по вечерам танцы и футбол.

Когда подошли к мысу Кеньга, Максим неожиданно посерьезнел и сказал:

— Места тут дикие и суровые, порядка требуют, здесь сам патриарх Никон был, — потом помолчал и добавил: — ну то есть, когда еще не был патриархом...

Когда «Помор» подошел к шаткому, наскоро сооруженному причалу, Максим ловко спрыгнул на берег и принялся подтягивать катер к вкопанным в землю дубовым сваям.

А затем была дорога на гору Голгофу, о которой столько прочитано в воспоминаниях узников Соловецкого Лагеря Особого Назначения, дорога, с каждым поворотом которой открывались картины, когда каждая следующая не повторяет предыдущую. На горизонте вставало море, залитое тихим осенним солнцем, и совершенно нельзя было предположить, что именно здесь было столько боли, страдания и смерти. С трудом верилось и в другое: что именно на Анзере почти 400 лет назад новоначальный инок Никон вызвал гнев старца-скитоначальника и покинул остров, ввергнув себя в лютое и смертельно опасное испытание.

Тогда и помыслилось — если Большой Соловецкий остров есть ум архипелага, то Анзер его сердце, а сердце может болеть от печали и любви, от обиды и предательства, от чрезмерного напряжения и смертельной усталости.

Скорее всего, Иов (в схиме Иисус) Анзерский провидел это, когда в 1710 году ему именно здесь явилась Богородица и велела основать Голгофо-Распятскую церковь как истинный символ любви и жертвенности, сердечного горения и невыносимых мук

Сделанные в то посещение Анзера фотографические карточки редко рассматриваю сейчас. На них время остановилось: вот Максим задремал на причале, вот деревянная Воскресенская церковь, вот пристань Кеньга и Троицкий Елеазаров скит. А на острове ведь всё по-другому, потому что сердце архипелага живет и бьется, и не успеть за его бегом, как не предсказать, какая картина ожидает тебя после очередного поворота дороги, восходящей на Голгофу.

На третьи сутки того своего первого пребывания на острове в 1997 году погода внезапно испортилась. Небо заволокло, и пошел мелкий дождь, который более напоминал туман, что то усиливался, то затихал, то летал по воле слабого ветра, то настойчиво барабанил по металлической крыше катера, на котором пошли в Кемь.

Кстати, катер называл «Туман».

Думаю, что это было просто совпадение, а название запомнил исключительно для памяти, что называется, pro memoria.

Послесловие

Будут последние первыми, и первые последними; ибо много званых, а мало избранных.

Евангелие от Матфея. 20, 16

Уже стало общим местом рассуждать о том, что Соловки были, есть и, надо думать, будут своеобразным зеркалом всей российской жизни, что в них отражаются все пороки и победы, радости и ужасы, достижения и провалы русской истории. Безусловно, это так, анализ повседневного островного бытования позволяет прийти к такому выводу.

Но, с другой стороны, не хотелось бы в каком-то роде демонизировать архипелаг, превращая его в некое квазиисторическое пространство, где все обретает гипертрофированно-болезненные формы и размеры.