Повседневная жизнь русского провинциального города в XIX веке. Пореформенный период

Зато пользование ночлежным домом обходилось без таких посредников. Вот как был устроен ночной вологодский приют: «Ночлежное помещение разделено на два отделения — одно для мужчин, другое для женщин, с особыми умывальниками и сортирами теплыми для каждого отделения, освещаемого в темные вечера и ночи. Деревянные койки расставлены в обширных и высоких комнатах, в порядке особых номеров на каждой койке. Никакой платы за ночлег не полагается, желающий воспользоваться ночлегом получает от смотрителя металлический знак с номером, соответствующим номеру койки, входит в надлежащее отделение ночлега и занимает койку полученного номера, выдаются они в постепенном порядке по времени прихода на ночлег, так что никакого беспорядка и путаницы в занятии той или другой койке не бывает и быть не может. Доступ к ночлегу установлен зимою с 6, а летом с 8 до 10 часов вечера. На ночь входные наружные двери запираются, утром в 6 час. подается будильный звонок — ночлежники встают, умываются, читают молитвы, возвращают номерные знаки и уходят. Пьяные не допускаются на ночлег».

Ночлежники, ясное дело, относились к группе риска, по большому счету даже не одной. Неудивительно, что власти внимательнейшим образом следили за ночлежными домами, а во время эпидемий выпускали специальные строгие правила. Вот, например, как они выглядели во время тифа в Туле:

«1. Прием в ночлежные дома не должен быть ограничен известными часами.

2. Желательно было бы выдавать ночлежникам в определенные вечерние часы кружку сбитня или чашку чая с фунтом хлеба. Беднейшим выдавать билеты в даровую столовую и раз в неделю в баню.

3. На время эпидемии освободить от платы поступающих на излечение в больницу тифозно-больных по простому их заявлению.

4. В возможно скорейшем времени приступить к устройству дезинфекционной печи, которой могли бы пользоваться за известную плату и частные лица».

На всех, кто нуждался, ночлежных домов не хватало. Ярославская газета сообщала: «Нередко бездомные люди являются в полицейские участки с просьбой поместить их на ночь в казематах вместе с арестованными. По объяснению таких бездомников, в ночлежный дом их не пускают за переполнением устремляющихся туда спозаранок ночлежников. Кстати, нельзя не отметить того обстоятельства, что в закоторосльной части с населением не менее 20 тысяч жителей, почти исключительного рабочего элемента, вовсе нет ночлежного дома. Надо самому видеть тягостное положение, очутиться без крова и превратиться в «зимогоров» — людей, которые, бывало, в зимнее время буквально зарывались в снег, если не находили более удобного логовища в какой-нибудь брошенной полузапущенной землянке. В последней ночлежники, вплотную лежа друг возле друга, согревались собственным теплом. Передаем эти факты как общеизвестные здесь. «Бывало, ночью, в зимнюю стужу, собьешься с дороги и натыкаешься на сугроб, а под ним человек — ругается, что наступили на него ногой, — рассказывает достоверный обыватель этого района. — Удивительно, как эти люди не замерзали: ведь одни лохмотья на них»».

Впрочем, эти северные «зимогоры» — люд особенный. О нем писал еще Владимир Гиляровский. «Пошел на базар, чтобы сменять хорошие штаны на плохие или сапоги — денег в кармане ни копейки… Посредине толкучки стоял одноэтажный промозглый длинный дом, трактир Будилова, притон всего бездомного и преступного люда, которые в те времена в честь его и назывались «будиловцами». Это был уже цвет ярославских зимогоров, летом работавших грузчиками на Волге, а зимами горевавших и бедовавших в будиловском трактире.

Сапоги я сменял на подшитые кожей старые валенки и получил рубль придачи и заказал чаю. В первый раз я видел такую зловонную, пьяную трущобу, набитую сплошь скупавшими у пьяных платье: снимает пальто или штаны — и тут же наденет рваную сменку. Минуту назад и я также переобувался в валенки… Я примостился в углу, у маленького столика, добрую половину которого занимал руками и головой спавший на стуле оборванец. Мне подали пару чаю за 5 копеек, у грязной торговки я купил на пятак кренделей и наслаждаюсь. В валенках тепло ногам на мокром полу, покрытом грязью. Мысли мелькают в голове — и ни на одной остановиться нельзя, но девять гривен в кармане успокаивают. Только вопрос: где ночевать?.. Где же? Кого спросить? Но все такие опухшие от пьянства разбойничьи рожи, что и подступиться не хочется… Рассматриваю моего спящего соседа, но мне видна только кудлатая голова, вся в известке, да торчавшие из-под головы две руки, в которые он уткнулся лицом. Руки тоже со следами известки, въевшейся в кожу. Пью, смотрю на оборванцев, шлепающих по сырому полу снежными опорками и лаптями».