Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века

Почему трогательнейшая сентиментальная история «Бедной Лизы» волновала души читателей, когда уже гремели залпы Французской революции, — вопрос скорее психологический, чем литературоведческий. Он напрямую затрагивает особенности повседневной жизни эпохи, показывая степень усталости и желания современников отгородиться от пугающих реалий. А кроме того — взведенные до предела нервы образованных русских, обостренную чувствительность людей на пороге страшной полосы Наполеоновских войн.

Долгожданный мир, помимо радости, принес и горчайшее разочарование. Героев вчерашних сражений стало так много, что в их героизм не верилось. Кризис героизма, часто связанный в русской литературе со служебной и личной неуспешностью авторов — до должности «вазир-мухтара» А. С. Грибоедову было еще очень далеко, — нашел одно из ярчайших воплощений в «Горе от ума». Помимо прочего, пьеса достоверно передает гендерные проблемы нового поколения дворян: достойных невест уводят вчерашние ничтожества, а ныне — благополучные полковники и перспективные канцеляристы. Блестяще же образованному отпрыску старинного семейства некуда податься: служить тошно, жениться — денег нет. Это тоже реалии эпохи, и тоже ее повседневность.

Решительное нежелание литературы говорить о тех, кого общество носило на руках и признавало «героями», во многом обусловило поворот к углубленному рассказу о внутренней жизни героинь. Но вот беда: поколение «старших братьев», тех, кто ушел на великую войну и вернулся с лаврами, едва прикрывавшими плешивые макушки, никуда не исчезло. Оно обзаводилось семьями, женилось на «кузинах», а Татьяны Ларины оказывались между двумя огнями — между теми, в кого они влюблялись, и теми, за кого выходили замуж. Как делить сердце между Чайльд Гарольдами и вчерашними Вертерами, которые с годами превратились в добропорядочных Грандисонов? А заодно, каким был муж пушкинской героини? Это можно узнать, только исследуя повседневность послевоенной эпохи и те сюжетные ходы, которые она предлагала.

Самая сложная проблема — проблема умолчаний. Если изучать текст, только исходя из него самого, в отрыве от внешних обстоятельств написания и бытования, то подобная проблема не возникает. Можно, никого не обманывая, просто не говорить о целом букете реалий, нашедших отражение в художественном произведении. Но стоит потянуть за нитки, и на свет оказывается вытащено множество «неудобных» моментов. Например, повороты сюжета гоголевской пьесы «Ревизор» плотно связаны с теми проверками, которые проводили Третье отделение и Корпус жандармов. Рассказ о чем в недавнее время, мягко говоря, не поощрялся.

А вот при рассмотрении повседневности 30-х годов XIX века картина приобретает новые оттенки. Можно напрямую говорить о совпадении некоторых коллизий с отчетами «голубых мундиров» и даже с мемуарами А. X. Бенкендорфа. Хуже того: у Хлестакова усматриваются черты, которые современники замечали в… императоре Николае I. Те же аллюзии возникают и при знакомстве с лермонтовским Максимом Максимычем.

Европейский романтизм находился уже на излете, когда в России появился гениальный романтик, вынужденный писать прозаическое произведение, считаясь с канонами реализма. Любопытно посмотреть, а как выглядел бы «Герой нашего времени», если бы автор сохранил привычную в тот момент «волшебную» схему сюжета, которая для первых читателей просвечивала сквозь каркас внешне вполне реалистического повествования.

Таким образом, изучение повседневности, не вторгаясь в сферу собственно литературоведения, способно подарить много неожиданных сведений как об эпохе, так и о книгах, сделавших ее знаменитой.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ГОСПОЖА ПРОСТАКОВА И «КАЗАНСКАЯ ПОМЕЩИЦА»

Не всё ври, что знаешь.

Д. И. Фонвизин. Бригадир

По легенде, незадолго до смерти разбитый параличом Фонвизин катался на коляске под окнами университета и кричал: «Вот до чего доводит литература! Никогда не становитесь литераторами!»^[1]

Правда это или вымысел, разбираться биографам. Тем более что пять своих «ударов» (то есть инсультов) Денис Иванович получил не за печатные шалости, а за участие в политике. С таким же успехом он мог кататься под окнами Сената и кричать: «Вот до чего доводит государственная служба!»

Часто забывают, что авторы XVIII века поголовно служили, и на немалых должностях. Державин был сенатором, Фонвизин — советником Коллегии иностранных дел, Радищев — крупным таможенным тузом. О них принято говорить как о литераторах, волею судеб оказавшихся при дворе или в высших учреждениях. А следует — как о пишущих и печатающихся чиновниках.