Повседневная жизнь российского спецназа

В полузабытьи от боли и потери крови Каца забросили во Владикавказский госпиталь на «вертушке». Копошащийся перевалочный пункт для огромного количества раненых. Как в адскую топку, их забрасывали в операционные к хирургам, у которых опухли ноги и почернели от усталости и боли лица.

Сделали операцию. Неудачно. Видно, уже в бою была занесена инфекция. Начиналась гангрена. Свободных коек не было. Сначала положили на пол, потом освободилась одна кровать. Отовсюду стоны, крики. От боли не было сил открыть глаза. Он только крепче сжимал краповый берет, с которым ни за что не хотел расставаться. В бою обычно держал его за пазухой у сердца и, когда привезли в госпиталь, первым делом хватился: «Где берет?» Ему отдали, и он спрятал его под простыню.

То, что ногу не ампутируют, надежды не было. Через бред и мутное сознание пробивалась только эта мысль: «Кому нужен калека?» Тем более прапорщик сказал так неоднозначно: «Командир, терпи. Все нормально. Ногу постараются оставить».

Обрывками полусна в стонущей, орущей палате всплывала зимняя улица. Прохладой на разгоряченный лоб словно падал тот снег. Последний год училища, последние зимние каникулы перед выпуском. Он приехал домой. И после вечеринки у друга, Сереги, пошел провожать ее, Лену. Познакомились за столом. Поселок в три улицы, но она жила далеко. Три километра они брели по снежной тропинке вдвоем. Оказалось, что их отцы оба работают на одном участке в шахте, матери — врачи. И Лена такая… снежинки на ресницах и на волосах. «Она!» — не было никаких сомнений. Одна-единственная. «Она!» И через семь дней, перед отъездом, его торопливое предложение Лене выйти за него замуж Томительный день ожидания ответа. Наконец «да» в аэропорту, где она его провожала. Письма. Каждый день от него к ней, от нее к нему. Пачка писем за полгода…

И бред. И страшная боль. Кроме боли, ничего не осталось. Все заполонило, каждую клеточку. И никакие обезболивающие не помогали. Как он терпел эту боль?

Утром, перед отправкой в Саратовский военный госпиталь, к нему в палату завезли на каталке бойца из разведки. Разведчика переводили в Ростовский госпиталь, он просил привезти его к командиру, попрощаться.

— Командир, а я в рубашке родился, — приподнявшись на локте, начал рассказывать он. — Осколками ноги посекло. Погрузили меня в армейский бэтээр, чтобы эвакуировать. Не успели отъехать от места боя, ра-аз! — БТР подрывается… Все погибли. Все. Один я выжил. Только выполз из горящего бэтээра, начал взрываться боекомплект. Обгорел я. Скатился в ров. А тут уже ночь. «Духи» шастают. Стонать нельзя. Я зубы стиснул, раны каким-то тряпьем перетянул, которое в канаве валялось. Так до утра. Потом выполз на дорогу, и меня танкисты подобрали. — Он помолчал. — Я сам не знаю, как выжил…

Триста восемьдесят раненых в самолете уложили в три яруса. Из саратовского аэропорта их долго везли в автобусах. Через какие-то рельсы, то трамвайные, то железнодорожные. В автобусе, в котором оказался Кац, все орали от боли.

В госпитале, чуть прояснившись от беспамятства, он услышал, как кто-то склонился над ним и говорит:

— Молись, капитан, ты попал к мужику, который и в Афгане, и в Африке оперировал. Хирург от бога. Он уже пенсионер, но работает. А сегодня дежурит. Александр… — отчество Кац не расслышал. Начала действовать анестезия.

Только краповый берет он так и не дал отобрать.

— Что хотите, только не это.

Шесть часов длилась операция. Очнулся только утром и первым делом глянул на ногу. Увидел, пальцы из-под простыни торчат. Нянечка-бабулька подошла:

— Радуйся, солдатик. Хотели тебе ногу пилить, а доктор наш отстоял. «Молодой, — говорит, — попробую ногу сохранить». Даже протез какой-то вместо кости поставил, по новой методике.

— Нянечка, позови какого-нибудь солдата-подсобника. Пусть гвоздь в стену вобьет, — попросил он.

На этот гвоздь повесил свой краповый берет. Соседи по палате заинтересовались.

— Это войска такие?

— Это спецназ, — ответил с достоинством.

— Фанатики?

— Это не фанатизм, а состояние души.

— Разве так можно? — не отставали соседи.

— Так нужно.

Кац думал теперь только, как побыстрее выписаться. Главное, ногу сохранили. А боль и то, что не сгибается она, — это все перебороть можно. Себя ломая, сжимая кулаки, скрипя зубами. На силе воли. И берет на гвозде висел в подтверждение, что у мужества не может быть границ.

Связиста, сержанта Эскандерова, представляли к званию Героя России, но наградили орденом Мужества. Эскандеров не рассчитывал на награду, когда закрывал командира грудью, он даже не рассчитывал выжить. Но Всевышний выписал в своей небесной канцелярии самую ценную награду для героя — сохранил ему жизнь. Такие люди должны жить долго.

Водитель-механик сержант Силаев получил медаль «За отвагу».

Через несколько дней в саратовский госпиталь к Кацу приехала Лена со старшим сыном Ваней. Младшего оставила на попечение бабушек.

Лена не причитала и не плакала. Была спокойна и сдержанна. Жаль, что для многих жен офицеров не придумали еще награду или краповый берет за мужество, за поддержку и понимание.