Повседневная жизнь российских жандармов

Наибольшее влияние Гершуни в Киеве сказывалось на еврейской молодежи — все они бредили террором. Местный эсеровский комитет состоял исключительно из одних евреев. Как-то Киевское охранное отделение получило информацию о том, что в городе появилась новая «бабушка русской революции», которая должна стать «повивальной бабкой»[88] новой волны терроризма. То была, пишет Спиридович, Фрума Фрумкина из Минска — внешне безобразная, злая, энергичная и целеустремленная женщина. За ней было установлено наружное наблюдение, и скоро стало ясно, что «повивальная бабка» начала свою деятельность в Киеве с организации типографии. На квартире у «бабки» произвели обыск, в ходе которого был найден типографский станок, искусно вделанный в кухонный стол, и типографский шрифт, разложенный по спичечным коробкам. Фрумкину, естественно, увезли в тюрьму.

В одиночной камере ей пришла в голову блестящая идея: она попросила отвести ее к генералу Новицкому, потому что только ему она могла дать откровенные и полные показания. Польщенный ас сыска дал указание немедленно доставить Фрумкину к себе в кабинет. Генерал и революционерка в кабинете остались одни: Фрумкина сидела на стуле, а генерал приготовился записывать ее важные признания. Неожиданно террористка вскочила со стула, схватила левой рукой генерала за голову, а правую руку с ножом выбросила вверх, чтобы перерезать ему сонную артерию. Генерал был человек сильный, он отмахнулся от нападавшей и отбросил ее к стене. На его крики из соседней комнаты вбежали жандармы и с трудом скрутили «народную мстительницу»[89].

На укрепление поредевших рядов в Киеве эсеры бросили свои лучшие кадры. В городе прошли слухи, что из-за границы приехал новый ловкий агитатор, который умело спорит с эсдеками и бундовцами и успешно отбивает у них молодежь. Спиридович дал команду найти его, но он был неуловим и в расставленные сети не попадался. Наконец, как-то «взяли» большую рабочую сходку, на которой выступал какой-то интеллигент. При проверке оказалось, что он находился на нелегальном положении и назвал себя Александром.

После того как всех участников сходки переписали, Александр выразил желание встретиться со Спиридовичем. Встреча с начальником отделения произошла ночью.

— Я хочу с вами работать, — заявил он жандарму чуть ли не с порога. — Я не верю в революционное движение, не верю в руководителей. Все ложь. — И предложил себя в сотрудники охранного отделения.

Спиридович был не новичок в таких делах, но тут был сражен наповал. Как же так: идейный борец, активист партии, убежденный агитатор, специально приехавший из-за границы, добровольно предлагает работать на правительство!

После длительной беседы выяснилось, что Александр на самом деле занимал в эсеровской партии видное положение и мог принести большую пользу по «освещению» эсеровского центра за границей. Спиридович написал подробный доклад в Департамент полиции с предложением включить Александра в состав загранагентуры. Из Петербурга долго не отвечали, и тогда Спиридович послал в департамент «напоминаловку». Опять никакого ответа. Держать агента в Киеве было опасно, и Спиридович отправил его за границу, предупредив о том, что там с ним свяжутся. Александр уехал, но скоро написал, что на связь с ним никто так и не вышел. Причем узнал Спиридович об этом из… Департамента полиции: служба перлюстрации департамента перехватывала письма Александра и направляла в Киев уже их копии с указанием сделать по ним установки.

Только после этого стало понятно, что Александр был объявлен за границей провокатором и доверием у своих товарищей по партии не пользовался. Спиридович высказывает в своих записках предположение, что Александра пытались перепроверить с помощью Азефа, а Азеф, не желая иметь в его лице конкурента и ненужного свидетеля, сдал его партии как провокатора.

Активная работа отделения велась и по эсдекам.

После разгона немногочисленной первомайской демонстрации (немногочисленной, потому что поработали агенты охранного отделения) генерал-губернатор Драгомиров в назидание на будущее и для острастки решил наложить на задержанных административные наказания в пределах предоставленных ему на это прав. Образовали особую комиссию, в которой секретарем и докладчиком оказался некто Рафальский, «курьезный тип чиновника с левизной, метившего в губернаторы, а потому заигрывавшего с публикой и корчившего из себя либерала». Рафальский по каждому задержанному делал небольшое сообщение, в котором указывал причину ареста, причем наиболее часто встречалась формулировка: «… такой-то, задержан по показанию филера, кричал „ура“» или «… находился в группе лиц, окружавших флагоносца» и тому подобное, но всегда со ссылкой «по показанию филера такого-то».