Повседневная жизнь королевских мушкетеров

Обычными днями работы театров были вторник, пятница и воскресенье, премьеры, как правило, давали по пятницам. Бывали и исключения: чтобы максимально использовать успех новой пьесы, играли во внеочередной день, часто удваивая цену за билеты; итальянская труппа, делившая зал Пале-Рояля с Мольером, всегда давала спектакли в понедельник, среду, четверг и субботу. Начиная с 1680 года «Комеди Франсез», обладавшая исключительной привилегией в Париже, давала представления ежедневно. Разумеется, в Великий пост, в дни траура и по некоторым церковным праздникам театры были закрыты. Тем не менее было подсчитано, что за год парижская публика могла увидеть восемьсот драматических и оперных представлений.

Полицейским приказом от 1609 года начало спектаклей было назначено на два часа дня, чтобы в любое время года представление заканчивалось до ночи, столь щедрой на неприятные сюрпризы. Но на деле спектакли всегда начинались с большим опозданием, поскольку замешкавшихся зрителей было принято терпеливо ждать. Во второй половине века начало спектаклей перенесли на четверть шестого. Как правило, представляли две пьесы: основную – трагедию или комедию и дополнительную – одноактную комедию или фарс.

До 1673 года члены королевской свиты, включая мушкетеров, имели право посещать театры бесплатно. Вот довольно верная с исторической точки зрения картина, воспроизведенная Э. Ростаном в «Сирано де Бержераке»:

«В Бургундском отеле.

Привратник. А деньги за билет? Не то прошу обратно.

Кавалерист. Без рассуждений, ты! Я прохожу бесплатно.

Привратник. Позвольте, почему?

Кавалерист. Молчи, негодный плут!

Служу я у его величества в конвое.

Привратник (другому кавалеру). Билет пожалуйте?

К а в а л е р. Ну ты! Какие тут

Билеты? У меня здесь место даровое.

Когда же я плачу?

Привратник. Но как?…

Кавалер. Я мушкетер!

Привратник. Вот вам и денежки!… Хоть не пускай в партер!»[13]

В партере зрители стояли; сюда пускали слуг, пажей, мушкетеров, рейтар, ремесленников, студентов, рассыльных из лавки, многие из которых, пользуясь толкотней у входа, проскальзывали в зал, не платя. Тут же шныряли воры, мошенники, гулящие девки. Эта публика перекликалась, осыпала других зрителей насмешками и порой затевала настоящие драки, требовавшие вмешательства караула. Часто прямо в театральном зале принимались играть в карты или кости. Как только поднимался занавес, именно из партера доносился «бругага» – гул голосов, аплодисменты или свистки; зрители, сидевшие в глубине зала, плохо видели происходящее на сцене и едва могли расслышать актеров. Зал наполнялся шумом, и зрители с верхних рядов амфитеатра тоже вносили свою лепту в этот гомон. С течением времени буйная публика слегка пообтесалась, но ее так и не удалось заставить соблюдать тишину. Даже на исходе века в театре вспыхивали скандалы и драки.

Литератор Шарль Сорель в 1642 году писал: «Партер весьма неудобен из-за давки, которую устраивают там тысяча негодяев и даже порядочные люди, которым они порой наносят оскорбления, а затеяв ссору из-за пустяка, хватаются за шпагу и прерывают весь спектакль». В том же году поэт Гильом Коллете говорил о «скандальных вызовах», которые устраивают в партере, «не считаясь со стыдливостью дам», а также о происходящих там «ссорах и драках» и даже убийствах.

Вероятно, тогда же в речь вошло выражение «мушкетерские манеры», применимое к хвастливому, грубому и наглому поведению.

В XVII веке в военную свиту короля входило множество гасконцев. Когда они не сражались на поле битвы, то наводняли собой Париж, шумели, балагурили, дрались на дуэлях, пировали в тавернах. Столичное общество коробило от их своеобразного акцента, грубых шуток и бахвальства. Не смея открыто выступать против любимцев короля, литераторы выводили гасконцев в карикатурном виде в пьесах. С конца XVII века гасконец стал традиционным персонажем комедий-фарсов, а в XVIII веке его литературный облик сложился окончательно: это ложный дворянин, ревниво относящийся к вопросам чести, жадный до денег, ловкий и хитрый, болтун, лгущий от избытка воображения и из любви к искусству старающийся преподнести правду как можно неправдоподобнее. Сами же гасконцы говорили: «Быть гасконцем значит счастливо сочетать в себе добродетели и приятные недостатки. В нас нравится все, вплоть до несовершенства». Что касается гасконского акцента, с которым так и не расстались ни Генрих IV, ни капитаны королевских мушкетеров де Тревиль и д'Артаньян, его высмеивали, возможно, лишь потому, что боялись перенять. И только в конце XVIII века гасконцы постепенно сошли со сцены политической и общественной жизни – а заодно и с театральной.

Театр был местом встреч – деловых и романтических; по свидетельству одного современника, в зрительном зале закручивались любовные интриги, которые ни в чем не уступали тем, что разыгрывали актеры на сцене. Мушкетеры без стеснения пялились из партера на красивых и богато одетых женщин в ложах; впрочем, ложи запирались и были снабжены занавесями, чтобы знатные господа могли в них уединиться.