Повседневная жизнь Фрейда и его пациентов

Со смертью отца оборвались те ниточки, которые все еще связывали Фрейда с Yiddishkeit [17], этим ярким и кипящим страстями миром, подчас не очень счастливым и богатым, но всегда готовым посмеяться над собой. Спустя несколько месяцев после смерти Якоба Фрейд сообщил Флиссу, что начал собирать «глубокомысленные еврейские анекдоты».

Использовав совершенно новый подход, позаимствованный им у поэтов и драматургов и привнесенный в мир науки, Фрейд сделал предметом своих исследований самые заурядные и обыденные вещи, очень личные и отнюдь не возвышенные.

Ответной реакцией на смерть отца стало погружение Фрейда в свое прошлое, в котором он начал производить «раскопки», пытаясь вытащить на белый свет из глубин памяти забытые эпизоды детства и те сильные и не всегда благородные чувства, что он испытывал к своим близким. Около четырех лет, имея в качестве рабочих инструментов лишь свои сновидения, самоанализ и переписку с Флиссом, Фрейд двигался вперед к неведомым землям и невидимому континенту, имя которому бессознательное. Изобретение психоанализа удивительным образом перекликалось с автобиографией его автора – еврея родом из Моравии, выходца из семьи галицийских торговцев, пробившегося в круг венской научной интеллигенции и либеральной буржуазии. После интерпретации снов в «Толковании сновидений» Фрейд связал свое имя, столько раз осмеянное из-за ассоциации с прозвищем девиц легкого поведения, с серьезным анализом взаимосвязи остроумия и подсознания.

Таким образом, большой кусок своей родной культуры Фрейд перевел на язык науки и сделал частью той культуры, в которую влился: раввины, schnorrers (нищие), schadchen (сваты), славный парень Итциг, барон Ротшильд, галицийские евреи и бедные девушки-хромоножки на выданье были выведены им на сцену для подтверждения того, что существуют общие законы развития человеческой психики! У Фрейда хватило смелости заговорить об этом, но общество не было готово услышать его. Целых десять лет понадобилось для того, чтобы продать всего шестьсот экземпляров его «Толкования сновидений», последние экземпляры тиража чуть было не пошли под нож, а работа «Остроумие и его отношение к бессознательному» вообще долгое время оставалась непонятой.

Именно в это время Фрейд начал собирать еврейские анекдоты, «которые трудно было перевести с жаргона (с идиша), сохранив их соль», вступил в либеральную еврейскую организацию «Бнай Брит» и увлекся коллекционированием древностей. В этом же году ему четырежды снился Рим. Точно так же, как страсть к археологии отражала его привязанность к Библии Филиппсона, по которой он в детстве учился читать, и одновременно ассоциировалась с нарушением отцовских заповедей, четыре его римских сновидения 1897 года свидетельствовали о внутреннем конфликте его самосознания. Подобно многим венским евреям, его современникам, он чувствовал себя загнанным в угол и разрывающимся между уходящим в прошлое тесным миром еврейской общины (shtetl), гетто и Леопольдштадта и необъятными просторами эмансипации с ее опасностями ассимиляции и потери собственного Я. Да и вообще, как можно было оставаться евреем-атеистом в обществе, где религия являлась одним из основных факторов социального статуса личности, оставаться евреем, приверженным ценностям немецкой культуры, в многонациональном государстве, не признававшем за евреями права на собственную национальность и связавшем свою государственную политику с демагогическим антисемитизмом, оставаться евреем-либералом в период полнейшего упадка либерализма?

«Однажды мне приснилось, что из окна вагона я видел Тибр и мост Святого Ангела; но вот поезд тронулся, и я подумал о том, что так и не вышел в город».

«В другой раз меня привели на вершину холма и показали Рим, наполовину скрытый туманом и такой далекий, что я удивился, как я могу так отчетливо видеть его».

В третьем сне Фрейду привиделось, что он наконец добрался до Рима, но к его глубочайшему разочарованию это оказалось не так, и ему пришлось спрашивать дорогу в Вечный город. А когда он все-таки попал в Рим, то с удивлением обнаружил там афиши на немецком языке.