Повседневная жизнь Европы в 1000 году

Однако сейчас доказано: к 1000 году уже давно в замках и в деревнях жонглеры пели людям песнь о Роланде и многие другие песни. Как и большие религиозные церемонии, описанные в предыдущих главах, эти события разнообразили монотонность их жизни.    

Конечно, не одни сеньоры увлекались этими описаниями сражений и грандиозных ударов мечом, которые, пусть в сильно преувеличенном виде, напоминали им многие реальные события их собственной повседневной жизни. Беднота, которая и сейчас больше всего на свете любит смотреть фильмы о жизни миллионеров и великодушных бандитов (несмотря на то, что, по мнению многих, она нещадно эксплуатируется «капиталистами» и от души проклинает гангстеров), — беднота, слушая о великих деяниях воинов прошлого, забывала о тех несчастьях, которые ей приносили воины современные.    

Притом существовало еще одно обстоятельство, более глубокого свойства, которое способствовало популярности жест: эти истории о давних событиях заставляли думать о современных проблемах. Все знали, что в Испании еще есть «сарацины», как во времена Роланда. Было известно, что потомки Карла Великого только что потеряли французский престол, — борьба последнего из них продолжалась вплоть до 991 года. В других песнях речь шла о феодальных усобицах, — они перекликались с обычными заботами сеньоров, которые, независимо от того, относились ли они к крупным или мелким феодалам, всегда оказывались втянуты в подобные конфликты. В среде подвластных им людей эти песни могли усиливать местный патриотизм. Таким образом, даже будучи стилизованной под жесты, история, плодом которой всегда является современность, жила в сердцах людей.    

Мы с самого начала предупреждали читателей нашей книги, что нередко будем в состоянии предложить лишь некоторые косвенные выводы. Предыдущие несколько абзацев как раз и являются такими косвенными выводами. Они правдоподобны, но непосредственных доказательств нет. Единственное, что можно с уверенностью сказать на основе источников, так это то, что в 1000 году жесты уже были известны. Но как тогда не сделать вывод о том, что они добавляли новые оттенки повседневной жизни. Мы и попытались здесь представить себе, как и для кого они звучали.    

Первые памятники «вульгарного языка»

Если мы и не имеем возможности прочитать жесты в том виде, в каком они существовали в 1000 году, то уж во всяком случае ничто не запрещает нам составить себе представление о языке этих поэм. Это вполне возможно сделать благодаря тем монахам, которые доверили пергаменту 29 стихов «Песни о святой Евлалии», сочиненной в конце IX века в аббатстве Сент-Аманд неподалеку от Баланса; благодаря 129 четверостишиям, сохранившимся от поэмы о «Страстях Христовых», переписанной около 1000 года, и благодаря «Житию святого Леодегария», сложенному в стихах, возможно, в то же самое время в Отене. Очевидно, что эти назидательные поэмы были созданы для того, чтобы читать или, может быть, петь их людям. Эти анонимные образцы «вульгарного языка», на котором говорили во Франции около 1000 года, отражают его различные аспекты и требуют осторожности при интерпретации. В «Страстях» и «Святом Леодегарии» скорее всего смешались черты языка «oil» и языка «ос». В этом можно увидеть результат влияния языковых привычек переписчика, копировавшего текст на чужом для него диалекте. Однако можно также — хотя и с большой осторожностью — предположить, что автор надеялся, что его смешанный язык будет понятен и на севере, и на юге. В чем, однако, можно не сомневаться, так это в том, что, как уже указывалось в главе, посвященной языкам, монахи, поставленные перед необходимостью передавать на письме нелатинский текст, решали как могли являвшиеся во множестве орфографические и грамматические проблемы и в конечном счете писали на языке, на котором в таком виде никто и нигде не говорил. Когда около 1050 года каноник из Руана Тедбальд де Вернон написал свое обширное «Житие святого Алексея», то его язык уже было легче определить, и знатоки однозначно видят в этом прекрасном тексте, которым действительно начинается эпоха развития французской литературы, нормандский диалект, и, возможно, еще точнее: язык, на котором говорили нормандцы, завоевавшие Англию [187].