Повседневная жизнь блокадного Ленинграда

После такого ответа я приступил к устройству личного состава. С большим натиском мы начали вклиниваться в толпу ожидавших в зале. Пассажиров было очень много. Я, с поднятым над головой личным багажом, был втиснут с остальными товарищами в середину зала. Рядом стоявшие люди стали кричать на меня. Я хотел бросить мой багаж Я клал его на головы стоявшим, но бросить его не мог, т. к. положить его на пол не представлялось возможности.

Что было бы с нами, трудно себе представить, если бы не одно обстоятельство, которое помогло нам. Как мы потом убедились, это практиковалось в зале ожидания неоднократно. Спустя несколько минут после того, как мы вклинились в публику зала ожидания, раздался зычный голос: “Граждане! Отправляется поезд по Приморской линии!” Часть доверчивой публики хлынула из зала, а мы тем временем заняли их места. Обманутая публика, как в этот раз, также и в последующие, обычно, стремилась возвратиться, но было уже поздно. Все же части публики удавалось войти в зал и создавались невыносимые условия ожидания. На улице был сильный мороз около тридцати градусов, а поэтому было понятно стремление публики войти в зал ожидания.

Таким образом нам пришлось простоять всю ночь, причем публика в наполненном зале от времени до времени, как нива в бурю, склонялась то в одну сторону, то в другую. Каждый из ожидавших стремился опереться на рядом стоявшего, и, видимо, отдельные силы складывались в одну равнодействующую и публика склонялась в одну сторону. После этого раздавались душу раздирающие крики: “Спасите, задавили!” Жертвы давления, видимо, напрягали все свои последние силы. Эти силы складывались в равнодействующую в обратную сторону, и таким образом происходило качание то в одну, то в другую сторону. Среди публики под ногами нередко были мертвецы. Также были случаи смерти на глазах.

От времени до времени всю ночь я пытался узнать что-нибудь новое об отправлении поезда, но все мои попытки оказались тщетными. Единственный дежурный по вокзалу, которого мне удалось разыскать, также был закутан в несколько одежд, и он мог ответить только, что он не знает, когда депо подаст паровоз.

Видя, что выезд железной дорогой может задержаться на долгое время, что может окончательно подорвать силы, я сделал попытку связаться с заводом, для чего мне пришлось потратить много трудов. В то время ни один телефон на Финляндском вокзале и поблизости к нему не работал. После долгих поисков в одном из магазинов был найден телефон, и директор этого магазина любезно позволил нам им пользоваться. Я установил непосредственную связь с главным инженером завода т. Чикулевским. Я требовал организации выезда на ледяную трассу на автомашинах, а также просил помочь и через Управление железными дорогами узнать перспективы с отправлением поезда. Т. к. отправка задерживалась, то пришлось ставить вопрос об организации хотя бы скудного питания рабочих.

День прошел в выяснении вопроса с Управлением железной дороги. В результате было принято решение выехать на автомашинах.

К вечеру с большими трудностями на вокзал было привезено питание в нескольких термосах, состоявшее из дрожжевого супа. Причем столовая супа не давала. Чикулевский взял на себя смелость предложить свою карточку с тем, чтобы только отправить на вокзал суп, чтобы люди не умерли с голода.

Мне пришлось потратить много усилий, чтобы создать в зале ожидания барьер для выдачи своим рабочим этого супа»^{502}.

Работу вокзала, согласно официальным отчетам, удалось «резко улучшить» только с середины февраля 1942 года, но и эти утверждения нуждаются в оговорках. Вот описание вокзала, сделанное В.Ф. Чекризовым в его дневнике 28 марта 1942 года: «2 зала ожидания. Некоторые ждут 2 суток… столовая, приличный обед и 1 кг хлеба. Очередь за кипятком. Уборные в товарном вагоне и в конце вокзала — загородка из досок. Эшелон тронулся без предупреждения, рванулись из очереди за кипятком. Бегут, догоняют, но где там. Соседние эшелоны погружены. Узлы и чемоданы в тамбурах, на площадках между вагонами»^{503}.

Задержка отправления поездов стала обычной во время зимней эвакуации. Больше, чем двое суток, люди не находились на вокзалах, но ведь надо было где-то спать, питаться, доставать кипяток. На сохранившихся фотографиях видно, как ели блокадники, сидя на поклаже перед входом в вокзал, — окоченевшие на морозе и стерегущие свой багаж, протиснуться с которым внутрь не могли. Вокзал не общежитие, он не предназначен для ночевок людей. Пытались собрать детей в одну комнату, но и здесь места не хватало.