Поворот оверштаг

Капитан 1-го ранга Лазарев Михаил Петрович.

Москва. Кремль.

Эти пятеро лет через тридцать станут легендой. А пока еще не седобородые корифеи, лет им в среднем по сорок, мои ровесники. Робко входят в кабинет, где я уже сижу рядом с Берией.

Начальника конструкторского бюро Балтийского завода Базилевского и одного из конструкторов ЦКБ-18 (знаменитого в будущем «Рубина») Перегудова только вчера сумели вывезти самолетом из блокадного Ленинграда, директор Уральского Химмаша Доллежаль был срочно вызван из Свердловска, начальник Броневой лаборатории Курчатов прибыл из Казани, а профессора Александрова выдернули аж из нефтепорта Сталинграда, где он руководил размагничиванием ходящих по Волге судов и барж от немецких магнитных мин.

Они совсем разные, эти люди, создавшие в том будущем, которого уже не будет, и ядерный меч, и подводный щит страны.

Добродушный, в вечно расстегнутом, даже сейчас, пиджаке, массивный здоровяк Александров.

Высокий, тощий, с ввалившимися от хронического недоедания щеками, застегнутый на все пуговицы, прямой, как шпага, Базилевский.

Круглолицый, невысокий, выглядевший на первый взгляд простоватым, но хитрым крестьянином, курносый Доллежаль.

Хоть и изрядно похудевший, но по-прежнему типичный «морячок-красавчик» Перегудов, начинавший еще на дореволюционных «Барсах».

Пока не отпустивший своей знаменитой бороды, тонкий, интеллигентный, с вытянувшимся от недавней болезни лицом Курчатов…

Осматриваются. Наверное, все им кажется странным. И этот внезапный вызов — по линии не своих наркоматов, а НКВД. И в таком случае, отчего не Лубянка, а Кремль? Отчего, кроме самого грозного наркома, загадочно поблескивающего своим пенсне, здесь же присутствуют трое незнакомых моряков и старший майор НКВД? Что за странный аппарат на отдельном столике, от которого за штору у стены тянутся провода?

Берия начал:

— Проходите, товарищи, садитесь. Вы все дали подписку о неразглашении тайны особой государственной важности. Никто не передумал? А то после выхода из этого кабинета вы станете секретоносителями высшего уровня со всеми вытекающими отсюда последствиями, в том числе и нехорошими, вроде постоянной охраны и отсутствием контактов с иностранцами.

— Нет, нет, — дружно забормотали вошедшие, а будущий президент Академии наук даже замотал испуганно головой. Люди они были непростые, и их научный нюх прямо-таки кричал о присутствии здесь настоящей ТАЙНЫ.

— В таком случае, товарищи, располагайтесь поудобнее. Сейчас вам будет показан фильм — или прочитана лекция, иллюстрированная киноматериалами. Возможно, кому-то из вас что-то уже знакомо — чисто теоретически. Однако же итогом нашей сегодняшней встречи должен стать абсолютно реальный результат. Начинайте!

Раздвинулись шторы, и заинтересованным взглядам предстала плазменная панель, со всеми предосторожностями доставленная из кают-компании «Воронежа». Совсем как в романе Беляева «Чудесное око», вышедшем еще в тридцать пятом (там был экран еще большего размера). Ноутбук, с которого управлял процессом Серега Сирый, привлек внимание гораздо меньшее — издали казался обычный пультом с кнопками, видели мы такие!

Идея пришла в голову Григорьичу, с его опытом «акулы капитализма», а значит, всяких там показов и презентаций. Сделать не просто доклад, а иллюстрировать его видеоматериалом, да и просто рисунками, схемами, чертежами — но не на бумаге, а на экране. Продумать сценарий во избежание утомления аудитории, чтобы больше внимания сохранили и ясные головы к концу. Берию это удивило (это кто ж тут посмеет утомиться настолько, что будет плохо слушать?), но он не препятствовал процессу, а помог все организовать (что было, вероятно, непросто, так как плазму Сталин успел забрать в свой кабинет). Надо полагать, Лаврентий Палыч до того уже прочел материалы из нашей «атомной папки», так как в процессе творчества давал указания вполне по делу. Впрочем, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кого и в этой реальности поставят на атомный проект.

Часть, или серия, номер один. В большинстве своем неподвижные кадры — рисунки и схемы.

И Серегин голос за кадром, рассказывающий, что такое реакция деления урана. Тридцать восьмой год — ведь уже ясно было в Европе, что вот-вот начнется! А умники из разных стран и разных лагерей, которые вот-вот сойдутся в битве, занимались чистой наукой. Кюри во Франции, Лиза Майстнер в Австрии (бежала потом в Швецию), Ганн и Штрассман в Германии, Нильс Бор и Отто Фриш в Дании, Энрико Ферми в Италии — кто-то поставил первичный опыт, кто-то дал ценные коррективы, кто-то проверил, уточнил, истолковал, сделал доклад. Интернет-сообщество, ей-богу, только без самого Интернета, где все знали друг друга и считали долгом поделиться интересными новостями. И что еще любопытнее, никому из политиков и военных не приходило в голову это запрещать, поскольку теоретическая физика считалась тогда «чистой наукой», абсолютно безобидной, не имеющей особого практического значения!