Иногда его манеры чересчур отдавали голубизной, так может, он вовсе не такой разнузданный «гетеро», каким прикидывается? Смогла бы она заявить коллегам в Корсторфине: «Мой сын — гей»? Сказать громко и гордо. Почему-то она никак не могла представить себе подобного разговора. Четырнадцать, напомнила она себе, они еще дети, они понятия не имеют, кто они и что они. Она перешла дорогу и выхватила у Хэмиша телефон.
— Да? — бросила Луиза в трубку и тут же об этом пожалела, потому что это был Джексон Броуди, а потом она нагрубила ему еще больше, наказывая его за испытанное ею от звука его голоса удовольствие.
— Я просто хотел спросить, слова «Реальные дома для реальных людей» что-нибудь для вас значат?
— Что?
— Реальные дома для…
— Я слышала. Продолжаете вынюхивать, да? «Реальные дома для реальных людей» — это слоган «Жилья от Хэттера», их головной офис в Эдинбурге, семейный бизнес. Грэм Хэттер — большая шишка в Шотландии, бизнесмен-миллионер и так далее. Я живу в доме от Хэттера. Это груда дерьма. Мой дом грызут белки.
Она дождалась, пока Арчи с Хэмишем развалятся в гостиной с завтраком и Эм-ти-ви, глухие ко всему за пределами собственного идиотского мирка, и проскользнула в комнату сына. Ударила по клавише пробела на клавиатуре задремавшего компьютера, и на экране возникла страница текста. Она прокрутила текст вниз и прочла: «Знаешь, Берти, всегда помни, что богатые люди — не такие, как мы».
«Знаю, мисс. У них больше денег». Рассказ или роман. Арчи пишет роман? Ага, а на горе рак свистит. Даже если бы Арчи писал роман, то в нем была бы гибель мира от рук киберроботов, разбавленная щедрой порцией податливых секс-кукол. Она зашла в «Мои документы». Роман был на компакт-диске. Точно не Арчи, кроме него, на диске была переписка Алекса Блейка, судя по всему отвечающего на письма поклонников. Еще переписка с того же адреса от Мартина Кэннинга. И несколько глав рукописи — романа — под названием «Смерть на Черном острове». Вот что Арчи с Хэмишем читали вслух вчера вечером. «Знаешь, Берти, по-моему, тут все сложнее, чем кажется на первый взгляд».
И тут ее осенило: Алекс Блейк — ведь так зовут того парня, в доме которого убили Ричарда Моута. Его настоящее имя Мартин Кэннинг — или наоборот? Ее сын, ее
39
Глория придавала утреннему пламени в садовой жаровне символическое значение — погребальный костер для старой Глории (жены Грэма) и факел будущего для Глории новой (его вдовы). Она представляла себя восстающей из пепла, как феникс, и была разочарована, что ее гардероб горел так скромно, пусть это была всего пара вечерних платьев — дорогих, от известных модельеров, которые она надевала на корпоративные приемы с танцами. Глория с неловкостью представила себя во всех тех бальных залах, где перебывала за последние тридцать девять лет, как она вышагивает нетвердой походкой, овца овцой, тело затянуто в сверкающий панцирь расшитого стеклярусом платья, а маленькие ступни («поросячьи копытца», как их называл Грэм) затолканы в неудобные туфли.
Потому что
Огня было меньше, чем дыма, поэтому она бросила в жаровню кусок растопки и стала смотреть, как язычки зелено-голубого пламени принялись лизать расшитый искусственными бриллиантами жакет-болеро от Жака Верта. Камень к камням, прах к праху. Она думала, что одежда превратится в мягкую, порошкообразную золу, но ее надежда не оправдалась.
Электрические ворота открылись и закрылись несколько раз подряд. Не знай Глория, что в подвале мастер из охранной конторы проверяет систему, она подумала бы, что на ее территорию только что просочилась толпа людей-невидимок.
Она смотрела, как дрозд вытаскивает из дерна ставшего вдруг резиновым червя. Птицы (кроме сорок) — это хорошая вещь. Даже когда они убивают других. Птицы едят червей, а черви скоро будут есть Грэма. Грэм съел немало птиц (кур, индеек, уток, фазанов, рябчиков), поэтому жизненный цикл будет завершен. С тех пор как абсолютная монархия Грэма вдруг пришла к концу, Глория не съела ничего, что могло дышать. Грэм всегда говорил, что хочет, чтобы после смерти его кремировали, но Глории было бы жаль лишить всех этих трудолюбивых созданий законного пиршества.