Поводырь

В кабинете у бригадира дым стоял коромыслом. Несколько керосиновых ламп освещали заваленный объедками стол, пьяные лоснящиеся физиономии. Во главе гульбария восседал Салоп. Пышнотелая стряпуха, получив увесистый шлепок по жопе, ставила перед бригадиром дымящуюся миску щей. Кто-то накручивал патефон в углу, кто-то отчаянно матерился, привстав со стула, видимо произносил тост. В воздухе плыла плотная взвесь табака и перегара.

– Вечер добрый! – вежливо поздоровался Праник. – Приятного аппетита.

Присутствующие обернулись к нему, повисла неловкая пауза. В наступившей тишине сучил ножонками незадачливый часовой, шипел от боли и унижения.

– Мне бы вещички забрать, – вздохнул Праник. – Увольняюсь я…

Некоторое время Салоп фокусировал мутный взор, бессмысленно хлопая ресницами, затем побагровел и взревел дурниной, хрястнув кулачищем по столешнице. Если опустить подробности, суть его высказываний справедливо сводилась к следующему: зачем ему кормить роту дармоедов, если те не могут обеспечить в хозяйстве элементарный порядок, и всякий, кто ни попадя, может вот так вламываться в кабинет и мешать принимать пищу.

Впоследствии анализируя происходящее, Праник понял, что совершил серьезную ошибку. Ему следовало либо терпеливо и понуро клянчить свое имущество обратно, либо, уж если попер на рожон, так идти до конца, не ограничиваясь полумерами. А вышло, что он задрался и отпустил контроль над ситуацией. Пришпорил коня и бросил вожжи.

Праника быстро скрутили, выволокли во двор и принялись воодушевленно пинать всем собранием. Слабым утешением являлся тот факт, что присутствующие толкались, мешали друг другу и лупили куда попало. Сопротивляться Праник не пытался, чтобы лишний раз не злить показательно отрабатывающих харчи вертухаев. Да и не больно-то подергаешься под дулами автоматов. Лежал, закрывая голову руками и стараясь не потерять сознание. Некоторые сделали по несколько подходов, стараясь отдышаться в сторонке, но, в целом, устали быстро. Сказывалось изрядное возлияние и обильная жратва накануне. Праника оставили лежать в придорожной канаве, пообещав «в следующий раз открутить башку». Рассасывалась толпа зевак: представление закончилось, завтра рано вставать.

Кто-то приподнял голову, в разбитые губы ткнулся обрезок пластиковой канистры.

– Попей.

Праник узнал китайца.

Попытался сделать глоток, закашлялся. Встал на четвереньки, непослушным языком выталкивая изо рта кровавое месиво с осколками зубов. Вроде ничего не сломано. Повезло. Могли убить.

– Больно? – Цин пытался помочь сесть.

Праник отстранился, сел самостоятельно, стараясь унять головокружение. Дернул щекой, мол, бывало и хуже. Больно будет завтра, Праник знал по опыту. Мышцы задеревенеют, на каждое движение отзываясь мучительным скрипом. Но это не страшно. Заживет.

Китаец поцокал языком:

– Уходить тебе надо!

Праник кивнул, надо. Здесь ему уже ловить нечего. Утра дождется и двинет в путь. Отлежится пока.

Он так и растянулся на земле, прикрыв глаза, время от времени впадая в тревожное забытье. Едва забрезжил рассвет, поднялся на ноги, покачиваясь, сделал несколько шагов. Путь его лежал на восток, к далекому лесу, где еще чернела ночь. Праник задумался. У него в вещмешке не бог весть какой скарб: соль, спички, пистолет, дозиметр, котелок. Без этого придется тяжело. Но можно. В любом случае, ничего из имущества не стоило того, чтобы рисковать жизнью. Свою меру везения он за последнее время исчерпал. Разве что… Праник вспомнил про наладонник и нахмурился.

Сцепив зубы, направился к конторе. Да, он совершил ошибку. Больше не совершит.

В кресле, запрокинув подбородок назад, дремал давешний часовой. Да и не то, чтобы дремал, а откровенно храпел, издавая переливы и бульки. Праник осторожно, на сколько мог, приблизился, стараясь не скрипеть половицами, тщательно примерился, не слишком полагаясь на разбитое тело, и от души вложился в удар. Хрустнула сломанная челюсть, безвольно дернулась голова. А нечего, потому что спать на посту!

Праник подхватил автомат, машинально отстегнул рожок, пробуя пальцем ход подающей патроны пружины. Тугая, нормально. Значит, магазин полный или почти полный. Двинулся вверх по лестнице, тихонько приоткрыл дверь.

Со времени последнего визита обстановка изменилась не сильно. Разве что прибавилось количество объедков на столе. Никто уже, правда, не заводил музыку и матерные здравницы не выкрикивал. Все изволили почивать. Укушавшись, судя по всему, до бесчувствия. На стульях, на полу, или уронив голову в грязную тарелку. Салоп в задранной до подбородка майке дополз до замызганного диванчика и спал методом частичной погрузки, прилипнув к засаленной обивке давно небритой щекой. Все остальное на диванчик взобраться не смогло. Подле на полу растеклась сомнительного происхождения лужа. Праник остановился на пороге, борясь с искушением вдавить курок и, поведя стволом, одной длинной очередью вспороть эти бурдюки с говном.