Поводырь

Однако, хоть Эзоп меня с этим и торопился поздравить, в трудах Центрального статистического комитета была и еще одна весть, вызывающая раздражение власть имущих. Статистики теперь, с чего-то, стали сравнивать результаты деятельности губернских администраций с эффективностью томского присутствия. Выходило совсем не в пользу первых. Катков не упустил случая прокатиться «катком» прессы по показателям трудолюбия российских начальников и порекомендовал «съездить к восточным инородцам, поучиться, как ныне принято вести дела». Министр МВД ответил на страницах «Санкт-Петербургских ведомостей» что-то резкое. Неугомонный москвич тоже не стал молчать. К счастью, все заслуги отнесли насчет цесаревича Николая. Мое имя вообще в газетах не упоминалось, но ведь все прекрасно понимали – кто именно, так сказать, «виновник торжества».

В общем, имел все основания думать, что пока великий князь Николай будет пребывать наместником Западной Сибири, лично мне ничего не грозит. Только и это не могло длиться вечно. Мне нужно было смириться и признать, что невероятной мощи административный ресурс, которым обладал, дело временное. Побуждающее к тому, чтоб еще более активно заняться реформами края.

Зная из газет о затянувшихся переговорах в Вене и подозревая, что главная причина назначения цесаревича Николая моим начальником кроется как раз за желанием поторговаться с европейскими политиками среднеазиатскими землями, я рассчитывал по крайней мере еще на год относительно спокойной жизни.

Тем неприятней было читать в послании Елены Павловны слабо завуалированные намеки на непраздность цесаревны Марии Федоровны. Поскольку как, если «придворный ученый» права, то супруга моего начальника вскорости – сто процентов – засобирается в столицу. А немного погодя и Никса за ней следом…

Великая княжна – голову даю на отсечение – наверняка была абсолютно точно осведомлена о физическом состоянии принцессы Дагмар. И все-таки писала мне что-то вроде: «Сашенька Куракина донесла отцу своему, церемониймейстеру Алексею Борисовичу, что, дескать, наша Минни одолеваема ныне расстройствами и кушать совсем не в силах. А от всего съеденного немедля son coeure. Мы все здесь молимся за здоровье нашей любимой девочки, однако же и за то, чтоб эта ее хворь обратилась в нечто более значительное для империи». Этакий элегантный намек на беременность, едрешкин корень. Елена Павловна просила меня присмотреть за «бедной девочкой», что, скорее всего, должно означать – «разузнай получше». А кого я мог спросить? Дагмар со всей свитой в тот же день, как стало известно о полном разгроме поляков под Тутальской, немедля вернулась в Гороховский особняк. И, быть может, это только кажется, но Минни стала избегать моего общества. Хотя я ни единым намеком, ни словом, ни делом не дал ей понять, что могу себе позволить на что-то рассчитывать.

Вслед за покровительницей меня стали сторониться и остальные фрейлины. Благо хоть Наденька Якобсон, в силу полуофициального статуса невесты, не воротила от меня нос. Но ведь и ее не спросишь прямо: а не понесла ли принцесса? Или того пуще: скажи-ка, друг мой любезный, какой срок доктор определяет? Потому как очень бы не хотелось узнать, что то, до сих пор нежно лелеемое в самых закоулках памяти ночное происшествие не более чем банальная случка с целью получения потомства. Прошу прощения за мой низкий слог, но быком-производителем даже для наследника Императорского престола быть не хотелось.

Но и окольными путями, намеками и наводящими вопросами от Нади ничего вызнать не получалось. Мадемаузель Якобсон готова была обсуждать со мной что угодно, только не личную жизнь Николая с Дагмар. В конце концов, пришла в голову мысль, что раз фрейлина не желает делиться новостями с почти чужим человеком, то почему бы ей не сделать это с официальным женихом? Тем более что близилась дата, когда ее отец Иван Давидович Якобсон должен был прибыть в Томск, и тогда все равно пришлось бы как-то обозначать свое отношение к супружеству. Так что однажды в октябре, я, испытывая неожиданное волнение, улучил момент когда остался с Надеждой наедине, и задал свой вопрос:

– Как вы знаете, Наденька, вскорости сюда приедет ваш батюшка. И я намерен просить у него вашей руки. Мне хотелось бы…

– Очень хорошо, – расцвела девушка, даже не дослушав речь, которую я сочинял весь предыдущий вечер. – После вы, Герман, быть может, все-таки откроетесь мне и соблаговолите уточнить, какими именно капиталами теперь обладаете. Я, знаете ли, изнываю от любопытства с тех самых пор, как выяснила, что большую часть ваших дел охраняет этот сущий Цербер, господин Мартинс… Ну же, сударь! Скажите хотя бы общую сумму!