Поводырь

Эмиссара с вещами забрали из тюремного замка и поместили в камеру временного содержания полицейского управления. Там ссыльного осмотрел врач и объявил, что у заключенного скорее всего тиф. На основании, что революционеру будто бы требуется карантин, все личные вещи у Серно-Соловьевича отняли. И тут же обнаружили документы, о которых предупреждал поляк-информатор.

Бумаги Афанасьев благоразумно оставил у меня, а Катанскому передал рапорт с настоятельными рекомендациями немедленно известить о новых данных руководство. Однако дальше майора сведения никуда не ушли. И.О. объявил все доказательства вздором и выдумками карьериста. Такая вот у нас ныне жандармерия…

Делать копии со сверхважных бумаг мы никому доверить не могли. Пришлось нам с Мишей этим заниматься. Каждую бумажку да в трех экземплярах… Адовы муки. Мне кажется, я их наизусть выучил! Особенно послание английского посланника, сэра Эндрю Бьюкенена, в котором тот рекомендует восставшим полякам пробиваться через полыхающий Синьдзян, где «довольно наших людей, способных позаботиться о борцах за Свободу». Становилось ясно, чьи уши торчат за дунганским восстанием в Китае.

Было еще письмо русских революционеров, извещающих польских братьев, что покушение на царя планируется на март-апрель следующего года и что «тогда уже станет преступно медлить с выступлением».

Вот все эти бумаги к отчету теперь и приложил. В надежде, что мои «замечания» примут к сведению.

Мезенцеву я не стал писать. Чувствовал себя обиженным. Мог бы дражайший Николай Владимирович и известить о таких глобальных переменах в Томской жандармерии. Но нет – промолчал. Вот и я промолчу.

«Общие виды и предположения». Пробежал глазами какой-то верноподданейший бред, мною же написанный неделю назад. Я отложил пухлую папку с отчетом и взял в руки другой документ.

«Сим извещаем Вас, ваше превосходительство, что с шестнадцатого декабря 1865 года, рескриптом Его Императорского величества, Вы отстраняетесь от должности томского гражданского губернатора и командования Томским губернским 51-м батальоном. Вам надлежит завершить дела и в срок до первого февраля 1866 года, прибыть в Санкт-Петербург, где и ожидать дальнейшего назначения». Подписано начальником Первого отделения ЕИВ канцелярии. Кто бы сомневался!

Вновь открыл отчет и на титульной странице вывел дату – 15 декабря 1865 года. Подписал. С Днем рождения, Герочка! Экий нам с тобой знатный подарок государь-император приготовил!

Взял чистый лист бумаги. Старательно очистил золоченое перо. Быстро написал казенные слова. На минуту задумался, глянул на затянутые ледяными цветами окна, потом на поблескивающий в свете керосиновой лампы опал и решительно вывел: «Ваше Императорское величество! Прошу уволить меня со службы…»

Без поводыря

Огромное спасибо сударыне Александре Андреевой и господам Алексею Герасимову (Сэй Алек) и Ниязу Хафизову, Сергею Гончаруку и Владимиру Цапову, с Виктором Аксютиным за неоценимые советы и помощь в поиске информации.

Вчера шел снег. Верхний, новый, еще не успевший слежаться, пушистый, он прикрыл наши следы. И его же сыплет на шапки редкими порывами ветра, стряхивая с могучих сосновых ветвей. Снежинки, каким-то образом умудряются пробираться за шиворот и в рукава полушубка. Покалывают голую, ни чем не защищенную кожу и тают, наполняя влагой шерстяное белье. Хочется вскочить, перемотать башлык, вытряхнуть из обшлагов колючих гостей. Ноги размять, в конце концов. Только нельзя. Нужно лежать и надеяться, что ветер не успеет перемениться до захода луны. И пара крепколапых лаек на веревке у сарая не сможет нас почуять.

Заколдованное место. Сегодня снова 19 февраля, и там, в двух верстах к юго-востоку, Великий Сибирский тракт. Словно дорога из желтого кирпича в Стране Оз, на которой и случается все самое важное в волшебном королевстве, тракт – место главных событий, что случаются со мной в этом мире.