Поводырь

– Это Домна Карповна, – тоже негромко, наклонив голову едва не к самому моему уху, объяснил Карбышев. – Наша юродивая. Вы, ваше превосходительство, точно запомнили, что она говорила? Это очень важно! И подарок ее, Герман Густавович, совсем не прост. Она редко кого такой милостью одаривает, и дары ее всегда…

– Полезны?

– И важны, ваше превосходительство. И полезны, и важны.

– Мистика какая-то…

– А вы, Герман Густавович, поверьте. Очень вас прошу. Просто поверьте… Не стоит расстраивать Домну Карловну. Она… в гневе… нехорошая. И эти, собаки ее… Сущие звери.

– Так что ж ее и псов этих давно полиция не…

– Что вы, что вы, ваше превосходительство. Даже и не думайте. Ее, говорят, и Святой старец, Федор Кузьмич опасался.

Мороз по коже. А я еще сожалел, что со Святым старцем не успел встретиться. Тот умер ровно за 40 дней до моего въезда в Томск. Теперь вот эта… женщина с ее странным подарком. Обычный серенький, грязный окатыш, каких без счету на берегу Томи, данный мне этой странной теткой в утешение и во спасение от интриг какого-то старичка.

Зубами, опасаясь выпустить из кулака невзрачный камешек, стянул перчатку, сунул в карман, поплевал на пальцы и, чувствуя себя Аладдином, впервые вызывающим джинна из лампы, потер окатыш. Знала о том, что я так поступлю Домна – томская юродивая, или Господь таким образом хотел подтвердить весомость слов своего гонца, только именно в тот момент солнце, прежде прятавшееся за облаком, избавилось от небесной вуали. И у меня на ладони вспыхнула маленькая, искрящаяся серебряными брызгами, радуга.

– Ого! – не сдержался Карбышев, с нескрываемым любопытством наблюдающий за моими действиями. – Опал! Такие находят иногда в ручьях на Алтае.

– Интересно, – выговорил я только чтоб не молчать. И скрыл маленькое чудо в кулаке. – Пойдем, Миша. Владыко, поди, давно уже в нетерпении…

Епископ Томский и Семипалатинский легко описывался одним словом – «старичок». Не убавить, ни прибавить. И даже золотая цепь с тяжелой, убранной золотом же панагией на груди этого сухонького сморчка казалась чем угодно, только не одним из символов власти. И голос у Виталия был тоненький да гнусавенький. Неподходящий для проповедей с кафедры голос. Вот плакаться да на здоровье жаловаться – самое то. О запустении храмов, об оскудении церковной казны, о лживых инородцах, тайно продолжавших почитать идолы. О недостроенном, но уже успевшем обрушиться Троицком кафедральном соборе.

Я вслушивался в этот лепет только до той поры, когда, совершенно предсказуемо, Виталий не начал исполнять любимую песню всех старичков – прежде, мол, трава была зеленее и люди честнее. И купола храмов сияли под солнцем пуще нынешних, и булки хрустели аппетитней. Тогда я разжал кулак, наказав прежде Герочке отвлечь меня от медитации, когда епископ перейдет в своей речи к чему-либо более конструктивному.

Камень завораживал. Даже в кабинете священника, судя по всему не любившего солнечный свет, опал все равно умудрялся переливаться всеми оттенками синего и зеленого. Вглядываясь в это каменное чудо, мнилось, будто смотришь в самую глубину бездонного Океана, где под сине-зеленой, бликующей толщей воды ходят причудливые рыбы…

Все-все, Герочка. Выхожу. И не смей меня больше обзывать каменным наркоманом и губернатором в опале. Типун тебе на язык… Что там наш старичок?

– …Вот мы тут на последней Консистории, с архимандритами Моисеем и Виктором, и подумали, что ежели губернская гражданская власть на юг, в дикие земли людишек переселяет да закон Империи тамошним инородцам привить желает, так неужто в тамошних дебрях для еретиков сих места не сыщется? Какая-нибудь удаленная долина, вроде искомого этими… христопродавцами Беловодья. Вот и мы бы вам, Герман Густавович, помощь оказать смогли бы, закрыв глаза на то, что там ведь могут и храмы они свои бесовские строить…

– Это что же, ваше преосвященство, – решил сразу расставить точки над буквами я, – вы предлагаете всех, так называемых старообрядцев, силами губернского правления сослать в отдаленные уголки края? То есть – принудительно. А чтоб не бунтовали, пообещать – не заметить воздвигаемых там церквей? Я верно вас понял?

– Как можно?! – вскинулся, совершенно по-женски всплеснув руками, епископ. – Разве вместно мне, пастырю душ человеческих, указывать вам, цареву наместнику, как с сектами еретическими поступать! Чай не латиняне мы, чтоб людишек в костры бросать. А вот помощь оказать… слово такое сказать, что оне сами… Кхе-кхе… Наделы же ихние, мнится мне, куда полезнее будет новым поселенцам передать. Государь наш законом своим премудрым путь для людей истинно верующих в наши края открыл. Так что ж нам с вами, силами малыми, не потворствовать…