Поводырь

Отвечал ей казак молодой
Осетра я ловил под водой,
Буйна речка быстра, не поймал осетра,
Зачерпнул я воды ледяной.

Еще смешнее стало, когда Мангдай стал переводить субалтерну смысл того, чему тот пытался подпевать. Наверняка ни до, ни после этого дня тайджин никогда боле не пел песню о русском казаке. То-то у него глаза квадратными сделались.

Говорила казачка ему:
Не коптись, дорогой, на дыму,
Уходить не спеши, сапоги просуши,
Разведешь ты огонь на дому.

Хотя, черт его знает. Чужая душа – потемки. Тем более что наш доктор утверждал – у монголоидов вообще души может и не быть.

Был казак тот еще молодой
Да к тому же еще холостой.
Эх, дощечка, доска, подвела казака —
Не дошел он до дому весной.

Тут Безсонов заплакал. Это помню. И даже знаю почему. Наверное, дом вспомнил. А китаец принялся что-то хлюпающему носом гиганту втолковывать. И, похоже, сотник даже его понимал…

Принтц сцепился языком с Барковым. Спорили до хрипоты о Божьем Промысле в свете расового вопроса. Корнилов торговал водкой с зайсанами. После бесславной гибели Турмека и большей части его «эскадрона» огромные земельные угодья остались без хозяина. Мангдай с Могалоком уже мысленно прибрали бесхозное, а тут коварный хорунжий с бочонком спиртного. Гилев с Хабаровым что-то тихонько обсуждали с Костровым у костра. А Артемка кормил остывшим мясом казачий хор. И только мне совершенно нечем было заняться. Или я просто не помню?

Просыпался долго и как-то – трудно, раздельно. Сначала глаза открылись, потом мозг. И то – с помощью матерящегося Германа. Нашел себя на толстенной, пахнущей каким-то животным, кошме, в бревенчатом пороховом складе.

Похмельный синдром во всей его красе. В голове – бяка, во рту – кака. По телу словно бульдозер полночи катался, и слабость такая, будто бы вторую половину темного времени суток я тот механизм сам и толкал.

Слава богу, взрослым людям не нужно изобретать лекарство от этой, одной из самых распространенных в Сибири, хвори. Всего-то и делов – встать, пройти пару сотен шагов до края оборонительного вала к нашему лугу и там отыскать хотя бы граммов тридцать того отвратительного самогона, что мы глыкали вчера. Обычный житейский подвиг с достойной наградой.

Труднее всего – встать. Мир качается, внутри организма кто-то завелся и пытается вылезти через рот. Еще и дерется, лупит, гад, по черепу. Как ему только мозги не мешают? А вот это ты, Герочка, врешь! Есть у меня мозг. Где-то ведь ты, тварь глумливая, прячешься…

Труднее всего – идти. Земля, что ли, какая-то пьяная попалась? Чего это она покачивается? Землетрясение? А что, может и так. В начале двадцать первого века эти места так тряхануло, что асфальт на Чуйском тракте буграми и трещинами пошел. Больше семи балов по какой-то там шкале. Были бы тут постройки капитальные – одни руины бы остались…

Останавливаться – легко. Топ ногой, и все. Стоим, на валяющегося у высокого колеса орудийного лафета китайского офицера смотрим. И сами над собой прикалываемся. Смотри, гость, блин, из будущего, на свою страшную китайскую армию. Ждал целый полк? Так вот он весь. Белый, боящийся пошевелиться маленький тайджин, да еще где-то в погребе четыре его отважных, избитых и связанных, солдата. А ты чего ожидал, носатый варвар? Что для разборок к черту на кулички, на самый край огромной империи, тебе армию из Пекина пришлют? Этот, безымянный богатырь и без этого страху на местных князьков нагнать сумел. То-то Мангдай потом над ним измывался, за пережитый ужас рассчитывался.

Это ты мне и пытался еще вчера объяснить, Герочка? А оно мне вчера зачем было? Что бы я с этим делал? Братался с нарушителем государственной границы? Или расстрелял его, оккупанта? Я и сейчас-то не знаю, как поступить. По-хорошему бы снять пушки с бастионов, да снести этот пресловутый караул Коктон Табатты. А потом и пикеты за границу выдавить. Чтоб не таскались по русской земле невесть кто.

Только, боюсь, купцы этому совсем не рады будут. Им с кем торговать-то останется? С теленгитами? Так их тут тысячи полторы и осталось всего. И то, включая древних старцев и новорожденных детей. Гилеву с товарищами китайские купцы нужны и монгольские князья. Те, кто много покупает и еще больше продает. И если я тут резвиться начну, поедут сюда торговые люди? Вот и я думаю – вряд ли.

Но и спуску маньчжурам давать нельзя. Каким бы там ни был этот самый караул, но стоит он на моей земле. А в нем иноземные солдаты.

Как же громко топает часовой на наблюдательной вышке. Прямо по мозгам сапогами – топ-топ-топ, топ-топ-топ. Будто в барабан бьет. Китаец вот и уши пытается ладошками прикрывать, а все равно достает этот грохот.