Поводырь

— А как же! Можете на меня рассчитывать! Кстати, мне даны инструкции о потребных приготовлениях к большому поступлению ссыльных. Из Польши и Гродненской губернии. Вверенная мне полиция готова принять этих бунтовщиков, но и ваши рекомендации о местах их расселения стали бы весьма ценны. Может статься, если проявить повышенное внимание, можно и заговоры какие-нибудь загадочные раскрыть…

Или организовать. Понял, или нет? Он о внедрении в мое окружение своего соглядатая доложит — ему плюсик поставят. Потом я ему злодеев организую — еще один. А там и до следующего чина рукой подать. А что среди ссыльных лиходеи найдутся — к гадалке не ходи. Активные участники бунта — они и есть разбойники, и в их скорое перевоспитание во глубине Сибирских руд я не верю.

— Ну, загадок и без ссыльных тут хватает…

Вяло отказывается. Подумает. Внимательно слежу за его жестами. Часто руки рассказывают больше, чем рот. Жандарм судорожно обдумывал мое более чем любезное предложение, а говорил о всяких пустяках. О таинственных письменах, оставленных отдавшим Богу душу таинственным старцем Федором Кузьмичем. Заинтересовался. Не знал, что после предполагаемого Александра Первого осталось наследство. Киприян Фаустипович охотно уточнил, что и богато украшенный крест и письмена можно в доме купца Хромова увидеть.

Руки «стража государева» замерли. Он знал явно больше моего о личности святого старца, и проявленный мной интерес его насторожил. Спешно перевел разговор на другие загадочные явления. Легенду о Белом озере он пересказывать не стал, а вот о таинственных исчезающих подземных ходах упомянул. Вместе посмеялись над незатейливой людской фантазией.

Договорились, что уже сегодня же вечером не менее трех кандидатур на секретарскую должность будет мне представлено. Договорились о взаимодействии по вопросу ссыльных. Договорились, что немедленно сообщу о крамоле буде она, поганая, предо мной явится. На том и раскланялись.

У двери Кретковский едва не столкнулся с жалобно выглядевшим Артемкой и раскрасневшимся Корниловым.

— А! Братцы! — кивнул сам себе жандармский майор, еще раз мне поклонился и вышел.

Хорунжий поздоровался было в ответ, но потом, разглядев с кем, раздраженно дернул головой. И тут же отвешал подзатыльник молодому казачку.

— На колени падай, чудило. Коли проситься пришел…

— Что-то случилось, Иван Яковлевич? — едва удерживаясь от смеха, поинтересовался я.

— Позвольте войти, Ваше превосходительство, — без вопросительных интонаций, заявил начальник третьей сотни. И подхватил за шиворот, втаскивая в мою гостиную, норовившего рухнуть на колени Артемку. Ну, в целеустремленности ему не откажешь…

— И все-таки? Артем! Стоять смирно! Ты же знаешь, я этого не люблю!

Парень замер так, как и стоял — на полусогнутых.

— Брат это мой, младшой! — поведал сотник. — Эвон каким вымахал, а балбес балбесом.

— А вы, видимо, старший… Средний — есть?

Ситуация все больше меня забавляла. Как там? «Старший — умный был детина, средний был и так и сяк, младший — вовсе был дурак».

— Точно так, Ваше превосходительство. Мишка четвертою сотнею начальствует.

— Ясно, — продолжал веселиться я. — И что же я могу сделать для вразумления этого, как вы выразились, балбеса?

— Так ить, вам, Ваше превосходительство, в денщики ево взять потребно. Все одно ево теперь в подворотне забьют, коли не примите!

— Это как же так?

— А вчерась, как Безсонова сотня в погребе проставляться стала с похода, так этот… в драку кинулся на старших, за вас горой стоя. Ну, знамо дело, поучили молодого. А он встал и сызнова кинулся. Сказывал, што пока стрые казаки слова для вас, Ваше превосходительство, обидные взад не вызмут, он так и будет…

— Фамилии?! Адреса?! Явки!? Кто что говорил? Бунтовать вздумали, сучьи дети?! — мама родная, Гера — фу. Гера! Стой, нельзя!!! Откуда это во мне? Отчего вдруг в глазах темень и слова злые — не мои? Пустяк же. Ну, брякнул кто-то, неподумав. Так Безсоновские люди и без Артемки могли возразить. Их-то я зря что ли прикармливал?

— Никак нет, Ваше превосходительство! — резко выпрямляясь, расправляя плечи и становясь смирно, гаркнул хорунжий. — От дурости только. От темноты сибирской!

— То-то же, — мне удалось-таки перехватить управление телом обратно. Но вспышку эту, острое чувство беспомощности в гневе и наглое, бесцеремонное вторжение Германа — запомнил навсегда. — А людям тем передай. Прежде чем судить, всегда разбираться надобно. Людей знающих выспросить…

Артемка выпрямил все-таки колени и, подобно брату, замер бледный, как свежее побеленная стена.

— А тебя, Артем, к себе возьму. Коли служить честно и не болтать лишнее слово дашь. И впредь запомни! Новый немчик — это не обидно. Так ведь назвали? Я и есть — немец, и батюшка с матушкой немцы. И начальник здесь новый. Выходит — и они правы.

Корниловы, мало по малу, приобретали нормальный цвет лиц. Только у старшего еще и глаза от удивления вылезали. Не часто, видимо, он в начальстве людей отыскивал.

— И вольно уже. Не на параде.