Поводырь

Кстати, Гера! Ты пиво любишь? Вот и я думаю — что это за немец, что пиво с рульками не уважает. Жаль не в Приморье тебя, Герыч, рулить отправили. Там бы креветками объедались. Очень я их обожаю… Ничего, братишка! Будет и на нашей улице праздник. Полетят чумазые паровозы от самого Тихого океана и привезут нам с тобой шикарных королевских креветок к пиву… Вот ради чего стоит жить, парень! Ради «в морду» и восточных креветок. А ордена, имения и благоволения — пыль все это и суета.

Позвал седого слугу. Испытал легкий укор совести — похоже, старик дремал. Попросил по-немецки, чтоб подластиться:

— Ich mцchte hiesige Bier probieren!

— Wo gibt es in diesem barbarischen Land ein gutes Bier? — проворчал прибалт, но за пивом все-таки пошел. Или Артемку отправил, что скорее всего.

Вернулся сияющий, как самовар Безсонов, со свертком подмышкой. Хмурил брови, будто бы был чем-то всерьез озабочен, а у самого глаза блестят, как у мальчишки заполучившего, наконец-таки, свою красную пожарную машину.

— Ваше превосходительство, дозвольте доложить?

— Докладывайте, сотник.

— Урядник и два казака, отпущенные в город на отдых, в питейном погребе стакнулись с местным рваньем. По прибытии исправника, были препровождены обратно в гостиницу. Все трое наказаны.

— Дрались за правду?

— Так точно, Герман Густавович, — ощерился Степаныч.

— Кто победил?

— К приходу исправника наши были еще на ногах, а… те, другие — нет.

— Отлично. Астафий Степанович, передайте казакам мою благодарность и пожелание — всегда крепко стоять за правду.

— Будет исполнено, Ваше превосходительство.

— Конечно-конечно… Я пива заказал. Составьте мне компанию.

Гигант боднул воздух головой и принялся неловко, не выпуская сверток из рук, снимать полушубок. Ни Гинтара, подошедшего принять, будто тент от камаза свалился…

— Присаживайтесь, — показал пример.

— Ваше превосходительство… Герман Густавович. Вот, — сотник положил на стол свою аккуратно запакованную в ткань добычу. Потом примерился к стулу, чуть шатнул, и выбрал другой, показавшийся богатырю более крепким.

— Развернете?

Бумажная бечева в его пальцах не прожила и секунды. Я бы нитку с большим усилием рвал. Под тканью показалась украшенная травлеными узорами деревянная шкатулка. Судя по размеру, вряд ли туда поместилось бы два пистолета. Значит — один, но очень хороший.

— Воот, — подвинул он шкатулку ко мне. — В лавке у Хотимских нашел. Видно кто-то в залог оставил…

Под крышкой богато украшенной шкатулки пряталось чудо. Потрясающий серо-стальной, травленый лиственными узорами, револьвер. Сверху, рядом с прицельной планкой было выбито «J A COSTER IN HANAU». Оружие выглядело произведением искусства…

— Стреляли, Астафий Степанович?

— Что вы, Ваше превосходительство. Как же без Вас…

Вложил пистоль в предназначенную для него выемку. Подвинул шкатулку казаку:

— Постреляйте. Мне важно знать ваше мнение.

— Конечно, Герман Густавович, — было видно, как ему трудно расставаться с чудесной игрушкой. Отсрочка и та показалась ему подарком судьбы.

Вошла без стука суровая бабища с пивом и чашкой обжаренных с солью лесных орехов. А если бы я тут голым бегал? На чай не дал — буду воспитывать.

Степаныч умело разлил обильно пенящийся золотистый напиток по большим стаканам, больше походившим на маленькие вазы для цветов.

— За славный пистоль! — выдавил из себя казак. Выпили. Пожевал орехов. Гадость. Неужели кому-то может этот горько-соленый вкус нравиться? А вот пиво славное. Нечто подобное я, наверное, только в Гамбурге, в той жизни, и пробовал. Самое главное — не ощущалось отвратительного смолянистого привкуса, присущего Кузбасскому пиву, и слащавости Алтайских сортов. Мечта консерватора — классическое пиво.

— Давно хотел спросить, Астафий Степаныч. Как у нас чиновничья братия поживает?

— Воруют, Ваше превосходительство, — не задумываясь, только и успев утереть пену с усов, брякнул сотник.

— Гм… Вы так говорите, будто можете это доказать.

Пиво в вазе Безсонова уже кончилось. Движением бровей разрешил наполнить заново. Ну и мне подлить.

— Дык, как, Ваше превосходительство. Коли кто за руку поймать бы смог, так, поди, эти бы уже не крали. С этим-то у нас ох как строго! Коли словили, знать, уже каторгой если и отдеются…

— И как же воруют?

Пиво в том виновато было, или общее благодушное настроение, только сидел я за столом, слушал речь, словно сошедшего с картины, богатыря, и млел от восторга. Чуден свет и хватает в нем лжи, коварства и зла. А еще есть на белом свете такие вот бородачи, в сердцах которых все еще жива правда.