Поводырь

Говорю долго и ни о чем. О высочайшем повелении, о судьбе и долге, о великой ответственности перед потомками и о фронтире западной цивилизации в диких краях. О бремени белого человека и о святых русских традициях. Конечно же все это под Божьим покровительством и при прямом участии всех присутствовавших… Большинство обзавелись стеклянными глазами уже на второй фразе. Но нашлись и те, кто пытался внимательно слушать. Какой-то господин судорожно записывал речь в толстый блокнот. Наверняка это Кузнецов, редактор неофициального приложения «Томских губернских ведомостей». Он что, всерьез намерен печатать этот бред? Не забыть с ним поговорить. Программная статья в единственном в краю средстве массовой информации — хорошая идея. Но не эту же галиматью… Найдутся же умники, что еще и спорить по пунктам начнут…

— …Членов губернского совета, господ столоначальников, господина губернского архитектора, томского городского голову, господина редактора газеты прошу сегодня в два часа пополудни в мой кабинет…

Наталкиваюсь на испуганные глаза Фризеля. Что не так?

Менделеев что-то тихо шепчет председателю. Тот кивает, и вот уже он опять в обычном для себя состоянии пса, готового принести тапочки хозяину. Замолкаю, передавая этим право голоса делегации встречающих. Слышу подобную своей лабуду. Хочется смеяться, но я держусь из последних сил. Напряженные мышцы на лице начинает сводить от усилий. Лицо окончательно каменеет.

Благодарю еще раз. Напоминаю о расширенном совещании.

Начинают уходить. Недовольных не видно. Я не показался этим туземным вершителям судеб слишком уж страшным или невменяемым. Купцы и вовсе довольны. Они уже знают о моей программе поддержки промышленности. Подходят к Артемке, суют в его потную ладошку монетки и записки для меня. Парень богатеет на глазах.

Асташев двинулся прямо ко мне. Едва справился с одеревеневшим лицом. Чтобы улыбнуться, нужно мышцы расслабить…

— Завидный спич, ваше превосходительство, — слегка кланяется седой золотопромышленник. — Публика осталась довольной.

Сарказм? Господи! Скажите, это сарказм? Я не ослышался?

— Что-то же нужно было сказать множеству незнакомых людей, Иван Дмитриевич, — дергаю я плечом. — Пришлось расстараться. С людьми дела я по-другому говорю.

— Как вы изволили выразиться? С людьми дела? Герман Густавович, вы позволите?

Киваю. Почему бы и не позволить называть ему меня по-простому? Он старше в два раза, да и в столице весит побольше.

— Это вы, Герман Густавович, замечательное слово изобрели. Точнейшее, знаете ли, слово — «люди дела»! Именно что! Вы, господин губернатор, интереснейшая личность. Чем больше слышу о ваших деяниях, тем более тешу себя надеждами на… некую встряску нашему замшелому болоту…

У Асташева обнаружилась совершенно ленинская картавость. Вкупе с могучим, марксовским лбом. Я так и ждал, что он откинет полу сюртука и заправит большие пальцы за проймы жилетки. Или рукой с зажатой в кулаке кепкой начнет размахивать. Не дождался. Барон помешал:

— Вы позволите, ваше превосходительство?

— Минуту, барон, — рыкнул я. — Вы не видите? Мы разговариваем.

— Не стану вас отвлекать, — сразу отреагировал мой собеседник. — Не откажите мне в любезности, Герман Густавович, отужинать в моем доме.

— Непременно буду, Иван Дмитриевич. В котором часу прибыть?

Договорились на семь вечера. Хотелось еще поговорить с этим незаурядным, водившим дружбу с Бенкендорфом и Адлербергом человеком. Гера подсказал, что и в доме друга Лерхе-старшего, военного интенданта Якобсона, Асташева принимали с радостью.

Вновь подошел полицмейстер. Что-то мямлил о радости нечаянной встречи и о нежнейшем ко мне отношении. В общем, усиленно портил мне настроение. Надоело быстро. Прямо спросил, чего он от меня хочет. Тот замялся, порозовел и выдал предложение не считать беглого Караваева преступником. А уж он, барон, в долгу не останется.

— Послушайте, Александр Адольфович, и больше к этой теме возвращаться не станем! Ваш шурин, этот Караваев, организовал покушение на государственного чиновника. При попытке задержания стрелял из пистоля в полицейского. Долгое время его банда грабила купеческие караваны. Не заставляйте меня думать, что покушение было совершено с вашего одобрения! Или вы покровительствуете грабителям?

— Нет, но…

— Не хотите ли еще раз подумать, прежде чем настаивать? Вы сейчас до почетной пенсии договориться можете…

— Что?! — Лицо полицмейстера покраснело совершенно уже до помидорного цвета. Высокий, стойкой воротник вдруг стал ему тесен.

— К отставке, спрашиваю, готовы? Выслуга лет и все такое? На губернскую пенсию даже не рассчитывайте.

— Вы даете мне отставку, ваше превосходительство?

— А вы настаиваете на невиновности господина Караваева?

— Нет, я…

— Так «нет» или «да»?

— Никак нет.

— Отлично, господин полицмейстер. Вот и отлично. Завтра в десять утра будьте в моем кабинете, в присутственном месте. И прихватите с собой майора Суходольского. Вам обоим будет дано поручение.

— В кабинете, ваше превосходительство?

— Что-то не так?