Повод для паники

– Я ошибся в тебе, Ахиллес, – проговорил я, приподнимаясь на локте. – Ты – достойный боец. Твой учитель наверняка тобой гордился бы…

Блондин уставился на меня, силясь понять, почему я заговорил с ним в таком тоне. Следовало ли это понимать как мольбу о пощаде или запоздалую попытку к примирению?..

– Ты храбро сражался, – продолжал я. – Почти безупречно. Твой просчет в одном: ты не прагматик…

– О чем ты там скулишь? – наморщил лоб Ахиллес, и я догадался, что ему, скорее всего, просто незнакомо это слово – «прагматик».

Но я не стал разъяснять его смысл. Сунув разряженную баллисту под мышку, я направил ее в грудь Ахиллеса, а затем перехватил топор за обух и с силой вогнал топорище в жерло ствола «метеора». Приблизительно так, как когда-то мои товарищи стреляли из миномета на полигоне «1942», только миномет мне заменила баллиста, а снарядом послужил топор. Сам он, естественно, в ствол не провалился, но не слишком толстая рукоять проскочила туда легко. А для ускорительных либериаловых контуров не имело никакого значения, что выталкивать – стальные шары или деревянную палку…

Вероятно, я бы мог претендовать на главный приз в конкурсе «Самое оригинальное использование топора в истории человечества», вздумай кто-нибудь организовать подобное мероприятие. Вдобавок получил бы дополнительный приз за рекордно мощный бросок этого оружия, метать которое в старину также умели. Баллиста выплюнула топор с такой яростью, что если бы я не успел отдернуть пальцы после того, как втолкнул рукоять в ствол, их оторвало бы напрочь. Обычно беззвучная стрельба из «метеора» в этот раз имела резкий звук расщепляемого дерева – топорище не выдержало мгновенного ускорения до сверхзвуковой скорости и разлетелось в щепки. Зато трехкилограммовый топор успел за этот короткий миг превратиться из примитивного в воистину супероружие…

Громкий удар металла по металлу, и Ахиллеса словно ветром сдуло – секунду назад стоял передо мной и вот уже кувыркается по залу, расчищая в завалах кварца траншею. Возле меня брякнулась на пол вражеская ракетница. Блондин не удержал ее в руках, поскольку за долю секунды сам набрал ракетную скорость и мог бы шутя пробить шлемом бетонную стену.

Так это или нет, проверить не удалось, потому что стен на пути у Ахиллеса не оказалось. Не будь зал Закона завален обломками, капитан «Всадников» проделал бы то, что не удалось мне, – скатился бы по стене Пирамиды на нулевой ярус. Однако Блондин тоже не достиг края зала. Гора кварца и железа, которую он нагреб перед собой быстрее, чем самый шустрый модуль-грейдер, остановила стремительное скольжение Ахиллеса. Замерев на месте, он безвольно распластался у подножия этой кучи и больше не шевелился. Я продолжал лежать на боку, стискивая под мышкой баллисту, и не сводил с противника пристального взгляда. Все еще не верилось, что моя «топорная» импровизация принесла столь сногсшибательный результат.

– Не прагматик… – повторил я и закашлялся, так как давно отвык от пыльной атмосферы боевых полигонов.

Расстегнув крепления, я избавился от неподъемной обузы, в которую обратился «форсбоди», и оставил на себе только шлем. Затем подобрал трофейную ракетницу – тяжелая, зараза, когда берешь ее голыми руками! – и, с трудом переставляя отбитые ноги, поплелся к поверженному врагу. Резкая боль отдавала в спину – похоже, я здорово потянул поясницу после всех этих кувырканий. Мне приходилось идти на риск: если Ахиллес всего лишь прикидывается бессознательным, он разорвет меня, не защищенного доспехами, как ломоть хлеба. Поэтому я и тащил с собой ракетницу: задумай Блондин напасть исподтишка, узнает на собственной шкуре, что такое получить по ногам реактивным снарядом.

То, что враг все-таки не притворяется, я определил уже издали. Под глубокой вмятиной на нагрудных щитках у Ахиллеса находилось как минимум три-четыре сломанных ребра. Когда я подошел ближе, то убедился, что те, похоже, вдобавок пробили легкое – дыхание Блондина срывалось на кашель, а брызгавшая изо рта слюна была перемешана с кровью. Он уже был не боец, это однозначно.

Топор, лишившийся топорища, вмял вражеские доспехи и даже удосужился пробить их. Но не навылет – в этом случае Ахиллес был бы давно мертв, – а лишь настолько, чтобы самому застрять в пробое. Я с трудом узнавал в этом деформированном куске металла прежнего куриного палача, только что избавившего меня от унизительного сворачивания шеи. Бывший топор, буквально вклепанный в «форсбоди» Ахиллеса, мог отныне считаться частью его доспехов. Правда, теперь эти доспехи нуждались в капитальном ремонте, как и их хозяин – в срочной медицинской помощи…