Повод для молчания

- Древний вопрос "Что есть истина?" до сих пор остался без ответа. Жизнь многих истин похожа на жизнь человеческую: сначала их подгоняют под известные образцы, потом долго и упорно не замечают. А замечать начинают лишь тогда, когда истина устаревает и становится общепринятым образцом, под который подгоняются вновь рожденные истины...

Смерть истины - рождение лжи, говорил Галилей, но это нельзя понимать упрощенно. Ведь и лжи приходится нелегко. Ложь при жизни тоже не признают, ее при жизни считают истиной. И лишь после смерти, когда ложь умерла, ее называют по достоинству - ложью.

Метр попросил переменить пластинку. Вернее, пленку. Учитель не решался оборвать жизнь Галилея на полуслове, хотя знал, что пленка все равно кончится. Рано или поздно кончится. Но как обрывать человека на полуслове?

Праматерь откопала какой-то альбом и принялась рассматривать репродукции. Этот Галилей, конечно, умница, недаром его проходили в школе, но Праматери вдруг стало скучно, как бывало когда-то в школе, и она не могла себя пересилить, хотя ей не хотелось обижать старика.

Брэк рылся в магнитофонных записях. Метр дремал.

- Истину мало найти, ее нужно найти своевременно, в то недолгое время, когда она жива, - говорил Галилей. - Десятки тысяч томов, учебников и трактатов полны мертвыми истинами, им поклоняются, их отливают в бронзу, а тем временем живые истины незаметно доживают свой век, а если их и замечают, то лишь для того, чтобы покончить с ними, как с ложью.

- Может, поставим музычку? - спросил Брэк.

- Давай! - оживилась Праматерь и сконфузилась. Все-таки ей было жаль старика. Ей было по-настоящему жаль старика, но ей хотелось послушать музыку.

- Выключай его! - сказал, просыпаясь. Метр.

Учитель уже жалел, что принес домой эту пленку. Лучше б она лежала в лаборатории, а они бы слушали музыку, и никто б никому не мешал. И жизнь Галилея зависела б не от него, от Учителя, а от целого научного коллектива, который знает, когда включать ее, а когда выключать. Все это проходило бы в соответствии с планом работ, и даже сам Галилей не был бы в претензии. Ведь сейчас, собственно, он живет незаконно...

- Извини, Галилей, - сказал Учитель, - эксперимент на сегодня окончен.

- Эксперимент?

- Называй как хочешь. Каждая жизнь - эксперимент, иногда удачный, иногда неудачный.

- Вот это мысль! - восхитился Брэк. - Учитель, ты существуешь!

Праматерь чуть не плакала, так ей было грустно. Она уже привязалась к Галилею и даже успела немножко его полюбить. Как своего дедушку. У Праматери никогда не было дедушки, но если б он был, она бы его вот так полюбила. Как старика Галилея. И ей было б жаль, если б он должен был умереть.

Но Брэк уже держал в руках пленку с веселой музычкой, а Метр разливал в бокалы вино.

- Вы хотите меня убить? - спросил Галилей. - Именно сейчас, в самую важную для меня минуту?.. Но ведь вместе со мною умрет истина... Послушайте... Я обращаюсь к суду Святой Инквизиции... Милосердной и Святой Инквизиции...

Учитель нажал на рычаг. Все было кончено.

Сразу стало так тихо, как будто одновременно выключилась вся жизнь - и в комнате, и на улице.

- Это ужасно, - сказала Праматерь, и слезы потекли по ее щекам.

Метр стал совсем маленьким. Он молчал.

- Ты хотел что-то поставить, Брэк? - Учитель никак не мог снять пленку с магнитофона. - Где же твоя музыка, Брэк?

- Вот, - протянул Брэк свою музыку, но так, что Учитель не мог ее взять, а Брэк и не спешил помочь ему дотянуться. - Вот она. Вот.

- Который час? - спросил Метр и посмотрел на часы. - Впереди еще целый вечер...

- Целый вечер, - сказал Брэк. - Целый вечер.

- Перестаньте повторять! - крикнула Праматерь, и сама повторила: Целый вечер...

- Давайте выпьем, - предложил Метр. И погладил скульптуру Байрона.