Поветрие

— Ругайтесь, ваше превосходительство, не стесняйтесь, пожалуйста: ведь я не более как вами же приглашенный гость, а вы не менее как хозяин. Что до вас, Липецкая, — повернулся он к дочери, — то после того, что вы побежали жаловаться папашеньке, в надежде принудить меня nolens-volens [65] взвалить вас на мою шею, вы, конечно, не станете ожидать с моей стороны какого-либо послабленья и снисхожденья: отныне я не признаю в вас даже и натуральной жены своей. Желаю здравствовать честной компании.

И, заломив набекрень кепи, студент наш ловко повернулся на каблуках и мерно вышел.

— Это-, это… это… — пыхтел вслед ему г-н Липецкий, тщетно приискивая подходящее слово для оклеймения всей гнусности выходки дерзкого молодого человека.

— C'est terrible, infame, impertinent, abominable [66]! — разразилась супруга его, со своей стороны не затрудняясь в выборе достойных эпитетов.

— О, вы у меня еще запляшете! — заголосил разъяренный отец. — На весь город, на всю Русь протрублю свой позор, а вы у меня не улизнете: так ли, сяк ли, а заставлю жениться!

XVIII

К чему колени преклонять?

Свободным легче умирать!

И. Никитин

Наденька, не проронившая в продолжение всей предыдущей сцены почти ни слова, привстала теперь, бледная, как воротничок на шее ее, с лихорадочно разбегающимися глазами, но тут же принуждена была ухватиться за ручку стула.

— Нет, папа… — прошептала она. — Оставьте… я не хочу выходить за такого человека… лучше всякий позор, чем быть женою подл…

Не договорив, девушка закатила глаза, затряслась и, как труп, грохнулась на пол. Г-жа Липецкая суетливо, в ущерб своему превосходительному сану, подбежала к ней и, достав из кармана флакончик с душистою жидкостью, опрыскала ею лицо дочери.

Тяжело вздохнув, та очнулась и, при помощи матери, присела опять на стул.

Отец, угрюмо и безучастно наблюдавший обморок студентки, остановился перед нею с расставленными ногами.

— Так-с, так-с. Вы, значит, не желаете выходить за подлеца? А оскандалить перед целым светом своих родителей вам нипочем? Нет, любезнейшая, шалите! Как честный отец говорю вам: вы будете его женою, законною, и в наикратчайшем промежутке времени!

Наденька успокоилась. Но спокойствие ее было ужаснее всякого волненья: отчаянье есть хоть признак борющейся, полной сил и сознания этих сил жизни; лицо же героини нашей было безучастно, бесстрастно, как бездушное, ледяное лицо мертвеца: последнее дыхание жизни, казалось, отлетело от него.

— Нет, папа, — беззвучно промолвила она, — я не буду его женою, не делайте себе пустых иллюзий.

— Что? Ты думаешь еще противиться? Девчонка дерзкая, мне противиться? О-го-го! Я насильно потащу тебя к алтарю!

— Не смешите, папа, мне, право, не до смеху. Разве в наш век можно заставить девушку против ее собственной воли выйти за кого бы то ни было? Мне стоит только сказать в церкви, что я не желаю его, и дело с концом.

— Вот как-с, вот как-с… Конечно, принудить тебя против твоего желания я не могу, но… но у меня остается еще одно средство: если ты не исполнишь моей воли, я прокляну тебя!

Бледная улыбка, как бесцветный лунный луч из-за осеннего тумана, мелькнула по лицу девушки.

— К чему эти фразы, папа? «Слова, слова, слова!» Если я достойна наказания, то и без вашего проклятья кара рано или поздно не замедлит постичь меня как необходимое следствие обстоятельств. Если же я безвинна, то проклятие ваше будет одним театральным колофонием. Проще уж, если вы уже точно желаете выместить на мне свое сердце, пригрозитесь выгнать меня на улицу; это будет иметь хоть некоторый смысл.

— А что ж ты думаешь, бесстыдница, я не выгоню тебя? Выгоню, как последнюю собаку выгоню, в век не пущу назад в дом, отрекусь от тебя перед всеми. Слышишь, Наденька?

— Слышу, папа. Но как ни тяжело мне, а я принуждена повторить свое: Чекмарев никогда не будет моим мужем.

— Последнее твое слово?

— Последнее.

— Ха! Прекрасно же, бесподобно! — пыхтел, не владея уже собой, раззлобленный старик. — Вот оно, уважение-то к старшим! Все было, значит, одной маской! Алексей, а, Алексей!

Он дернул за бронзовую ручку висевший над письменным столом сонетки с таким остервенением, что та осталась у него в руках.

— Mais, Nicolas… — попыталась угомонить спутника жизни более рассудительная супруга. — Что ты делаешь? Образумься!

— Алексей! — еще неистовее топнул ногою г-н Липецкий, и в дверях показался на этот раз бессловесный ливрейный исполнитель барской воли. — Выведи отсюда эту женщину!

— То есть как же так-с, ваше превосходительство? — вопросил не доверявший своим ушам Алексей. — Куда-с?

— Куда! Дурак! За дверь, на улицу. Да не пускать ее назад ни на какие просьбы. Нет у меня более дочери!

— Nicolas… — решилась вложить еще последний протест мать, в которой заговорило чувство более благородное.

— Молчать! — прикрикнул на нее супруг; потом повелительно указал слуге на дочь: — Исполняй, что тебе приказывают.

Нерешительно сделал Алексей два шага в направлении к Наденьке. Та остановила его движением руки и с усилием поднялась со стула.