И только отпрыгнул дядя Егор за угол, как опять наткнулся на другого казака.
? Ты что здесь прыгаешь? – спросил казак. – Или ты не знаешь приказа по домам сидеть, а по задворкам не шляться?
Отвёл он Егора к старшому, и тот приказал:
? А заприте этого прыгуна к старику в соседи.
Заперли и дядю Егора в амбар.
Не нашёл Гришка Егора у речки. Когда вернулся, уже совсем темнело.
? Чтоб ты провалился со своими патронами! – ещё горше заплакала мать. – Посадили теперь под замок и дядю
Егора.
И стало тогда Гришке так жалко деда Семёна и дядю
Егора, что потекли по его щекам сначала две слезы, потом ещё четыре. Но вздохнул он, перестал плакать и молча скрылся.
Подполз он от огорода к амбару. Лежит в крапиве и тихонько шепчет:
? Дядя Егор, дед Семён! Вы разгребайте руками под брёвнами дыру, а я отсюда лопатой копать буду.
Но казак, что за плетнём дверь караулил, уши, как волк, расставил и шум услышал.
? Стой! – крикнул он. – Кто идёт?
Гришка – бежать.
Хлопнул часовой раз, хлопнул курком два, а выстрела-то и нету.
Прибежал старшой и стал ругаться:
? Ты зачем, баранья голова, на посту с незаряженной винтовкой ходишь?
? Неправда! – заорал казак. – Только что заложил я в коробку четыре патрона, пятый загнал в ствол и свернул предохранитель. Вот она, в ногах лежит, от патронов пустая обойма.
Поднял старшой обойму. Подошли тут ещё казаки, сбились кучей и стали думать: «Как же оно так вышло?»
Сидела мать у окна и горько плакала. Вдруг просунулась в окно, вся в репьях, лохматая Гришкина голова.
? Ты откуда? – воскликнула мать.
? Дай спички!
? Зачем?
? Дай! – настойчиво повторил Гришка и, схватив с подоконника коробок, скрылся.
И вовремя. Вошёл из сеней казак, оглянулся и спросил:
? Ты с кем это, баба, сейчас разговаривала?
? Да так, сама с собой, – отвечала мать, испугавшаяся за
Гришку.
Удивился казак и позвал старшого. Удивился старшой и сказал:
? Чудны дела, казаки! Люди сами с собой разговаривают. Убитые исчезают. Заряженные винтовки не стреляют. И тогда покосились казаки на тёмные окна. И каждый подумал: «А не лучше ли отсюда на ночь убраться к своему полку поближе»? Но тут грянул в темноте выстрел. И пошёл огонь, пошла канонада.
? Красные!
? Окружают!
Повскакали казаки в сёдла, и только окна зазвенели от конского топота.
А когда всё стихло, осторожно просунулась в хату голова Гришки:
? Никого, мама?
? Никого, Гришка.
? Пойдём открывать амбар, мама?
? Погоди, Гришка. Пусть отопрут сами товарищи.
? Какие товарищи?
? Красные! Каких ждали!
? Никого, мама, на дворе нету, – хмуро сказал Гришка.
– Это я за огородом патроны разложил, завалил сеном да и зажёг спичкой. Вот тут-то они у меня и загрохотали!
Ничего не сказала мать. Вытерла слёзы. Зажгла фонарь.
Взяла топор. И пошли они с Гришкой сбивать замок с амбара.
НА ГРАФСКИХ РАЗВАЛИНАХ
I
Из травы выглянула курчавая белокурая голова, два ярко-синих глаза, и послышался сердитый шёпот:
– Валька… Валька… да заползай же ты, идол, справа!
Заползай сзаду, а то он у-чу-ет.
Густые лопухи зашевелились, и по их колыхавшимся верхушкам можно было догадаться, что кто-то осторожно ползёт по земле.
Вдруг белокурая голова охотника опять вынырнула из травы. Свистнула пущенная стрела и, глухо стукнувшись о доски гнилого забора, упала.
Большой, жирный кот испуганно рванулся на крышу покривившейся бани и исчез в окне чердака.
– Ду-урак… Эх, ты! – негодуя, проговорил охотник поднимающемуся с земли товарищу. – Я же тебе говорил –
заползай. Там бы сзаду как удобно, а теперь на-ко, выкуси… Когда его опять уследишь.
– Заползал бы сам, Яшка. Там крапива, я и то два раза обжёгся.
– Крапива! Когда на охоте, то тут не до крапивы. Тебе бы ещё половик подослать.
– А раз она жжётся!
– Так ты перетерпи. Почему же я-то терплю… Хочешь, я сейчас голой рукой её сорву и не сморгну даже? Вру, думаешь?
Яшка вытер влажную руку, выдернул большой крапивный куст и, неестественно широко вылупив глаза, спросил, торжествуя:
– Ну что, сморгнул? Эх ты, нюня.
– Я не нюня вовсе, – обиженно ответил Валька. – Я
тоже могу, только не хочу.
– А ты захоти… Ну-ка, слабо захотеть?
Веснушчатое курносое лицо Вальки покраснело; не принять вызова он теперь не мог.
Он подошёл к крапиве, заколебался было, но, почувствовав на себе насмешливый взгляд товарища, рывком выдернул большую, старую крапивину. Губы его задрожали, глаза заслезились; однако, силясь вызвать улыбку, он сказал, немного заикаясь:
– И я тоже не сморгнул.
– Верно! – по-чистому согласился Яшка. – Раз не сморгнул, значит, не сморгнул. Только я всё-таки посерёдке хватал, а ты под корешок, а под корешком у ей жало слабже. Ну, да и то ладно! Знаешь что? Пойдём давай во двор, там девчонки играют, а мы им сполох устроим.
– А мать дома?
– Нет. Она на станцию молоко продавать пошла. Никого дома нету.
Во дворе возле забора домовитые и стрекотливые, как сороки, две девочки накрыли сломанный стул и табурет старым одеялом и, высунувшись из своего шалаша, приветливо зазывали двух других девчонок:
– Заходите, пожалуйста, в гости! У нас сегодня пироги с вареньем. Заходите, пожалуйста!