Повести. Рассказы

В доме горел свет. Посреди гостиной стоял давешний ханыга и тянул минеральную воду из горлышка бутылки. Он был в халате, распахнутом на голом теле, — в Митином халате, твою мать! Вода шумела в ванной комнате, и дверь туда была отворена. Она там, понял Митя, Катя в ванной.

Муж молча ждал, пока его заметит любовник.

— Ого! — изумился тот, заметив, наконец. — Уже?! — И быстро запахнул халат. — Как это ты лихо обернулся.

Митя растерялся. Все началось совершенно не так, как он рассчитывал.

— Катя, он все-таки примчался, — громко сказал Сергей.

— Что? — сквозь шум воды голос жены.

— Дорогая, у нас гости! — сказал Сергей.

Когда жена вошла, Митя поразился, какое у нее светлое, юное лицо. Увидев мужа, она тоже почему-то не испугалась, не устыдилась. Она почти обрадовалась, выдохнула с облегчением:

— Это ты. Хорошо. Как хорошо, что ты приехал.

Она заговорила быстро, виновато:

— Мне надо было раньше, но я не могла. Так трудно лгать, ты знаешь. Я старалась, но у меня не получилось. Ты видел, у меня не получается обманывать. Я не умею.

Этот ее виноватый тон очень не понравился Сергею. Чего уж так унижаться, житейское дело.

— Женщина, — строго сказал он, — иди в кухню. Человек с дороги. Должен отдохнуть.

Катя посмотрела на этого мерзавца снизу вверх, как на божество, вся лучась, сияя от счастья, и ушла.

— Митя, ты есть будешь? — спросила из кухни.

— Не буду, — буркнул Митя.

— Будет, — сказал Сергей, направляясь в спальню.

И тут Митя, наконец, опомнился.

— А что здесь вообще происходит?! По какому праву вы распоряжаетесь моей женой?

— Это уже не твоя жена. Это моя жена.

— И не смейте говорить мне «ты»! — тонким голосом вскрикнул Митя.

— Позвольте, я хотя бы частично оденусь, — и уже из спальни: — Кстати, мы ведь незнакомы. Меня…

— А я не собираюсь с вами знакомиться!

— …зовут Сергей.

— Убирайтесь вон из моего дома!

— Может, вы лучше…

— Вон отсюда!

— …выспитесь, а утром мы спокойно поболтаем о наших делах.

— «Наших»?! У меня нет с вами никаких дел. У меня с вами не может…

— Ну как хотите. Но ты же… пардон, Вы же в таком состоянии, что…

— Катя! — закричал Митя вошедшей жене.

— Не кричи так, Бога ради. Сейчас я тебя кормить буду, — она вытирала руки о полотенце. Вернулся Сергей, одетый, как и намеревался, «частично», то есть в брюках, но без майки, без рубашки.

— Катя, очнись! Что ж ты делаешь?! Ведь ты и я… Ведь это же нельзя! Нельзя вот так вот взять и все — псу под хвост. Всю жизнь…

— Ой, Митя, не надо, — устало попросила жена. Она даже не собиралась спорить с мужем, точно все было решено и от него уже ничего не зависело.

— Хорошо. Хорошо. Да. Хорошо, — быстро проговорил Митя, вскинув подбородок.

Он говорил, глядя не на них, не на этих двоих, а исключительно в пространство перед собой; вернее будет сказать, глядя внутрь себя, всматриваясь, вслушиваясь с мазохистской приятностью в оттенки собственных пронзительных ощущений — ах, как он был трогателен, несчастен, как благороден он был.

— Я все понимаю, — говорил Митя. — Я согласен. Пусть будет так, как хочешь ты. Я не надеюсь на благодарность. Я не жду понимания. Я мешаю тебе. Да, хорошо. Я тебе не нужен больше. Я понимаю это, и я уйду из этого дома.

— Господи, — всплеснула руками Катя, — да кто тебя гонит-то? О чем ты вообще?

Она накрывала на стол и даже жевала что-то. Какое безразличие. Какая жестокость.

— Я должен уйти. И я уйду! — звонким пионерским голосом. — Я могу совсем уйти, чтобы не мешать вам.

Митя заметил, что Сергей, вооружившись фруктовым ножичком, приводит в порядок ногти, и задохнулся от бешенства. Плебей! Он понаблюдал за Сергеевыми манипуляциями.

— А Вы, наверное, футбол любите? — спросил Митя, как сумел, ядовито.

— А? — Сергей не понял, яд не подействовал.

— А пиво? — не успокаивался Митя. — Вы пиво любите?

— Ну, — кивнул Сергей, так и не поняв.

А вот Катя поняла сразу. У нее даже лицо побелело. Она усмехалась недобро, презрительно.

— Зато ты у нас милорд, — сказала Катя. — Белая кость, голубая кровь. Ну и дерьмо же ты. И всегда был дерьмом.

Митя просто и ясно понял, что Катю вернуть нельзя: она не уходила — она уже ушла, и в ее глазах он вовсе не благородно-несчастен и возвышенно-трогателен, а жалок, мелок, нелеп. У Мити подбородок задрожал. Губы его не слушались. Но он все-таки выговорил обиженно:

— Ты выбрала очень удачный момент, чтобы ударить меня. Ты именно теперь, когда умерла моя мама…

— А она не умерла, — сказала Катя, мягко улыбаясь. — Я ее убила.

Митя засмеялся.

— Я всегда ее ненавидела. И я ее убила, — сказала Катя все с той же мягкой ласковой улыбкой.

— Ведь ты же не нарочно, — пожал плечами Сергей. — Так неудачно все получилось.

— Получилось так, как я хотела, — сказала Катя. — Я хотела ее смерти, и я ее убила.

— Что ты несешь? — сказал Сергей.

— Я больше не могу, — сказала Катя. — Я устала. Пусть знает.

— Он же теперь всем расскажет.

— Кому? Зачем? Что он расскажет?