Повести. Рассказы

Вы сами посудите, батюшка… Карту Европы себе представьте!.. — уже более миролюбиво он придвинулся к Павлу Ивановичу и все еще тыкал пальцем в газету, где на пятой полосе были набраны короткие сообщения с многочисленных театров военных действий. — Куда же ему теперь двинуться? На юге — союзники. На западе уже дошел до океана. То же и на севере. Англия, конечно, соперница. Но не враг! Враг истинный, кровный, классовый — на востоке. Миллионные армии даром не держат. Нет. Они сами должны себя прокормить. А Россия, лакомое блюдо, не так ли?..

Они стояли на палубе, облокотившись о перила. Внизу шумно ворочалось колесо, широкие плицы мерно падали в сонную воду.

— Не холодно? — спросил Павел Иванович.

— Что Вы? Прелесть, как хорошо! — отозвалась Лиза. — Вот навязалась я Вам на голову, право слово, — засмеялась она. — Ехали бы себе без хлопот… Да Вы на меня и не обращайте внимания. Идите спать, утомились ведь за день. А я бы так хоть всю ночь простояла…

— И я с Вами, коль не прогоните.

— Вам просто неудобно меня бросить. Я же вижу.

— Вовсе нет. С чего это Вы? — настороженно спросил Павел Иванович, которому в словах Лизы почудился другой смысл.

— Я уж и так, не знаю, как Вам благодарна. Что бы я делала? Пришлось бы домой возвращаться… С чемоданами-то да узлами в гору…

— Что же Вас никто не провожал?

— А некому. Одна тетка. И та старенькая.

— Родители в Ульяновске?

— В Сызрани. В Ульяновске я учусь в медтехникуме. Этим летом и домой не удастся съездить. Практика.

— Вот и я своих давно не видел. За три года в первый раз отпуск дали.

— Не время-с! — Лиза подняла палец и строго погрозила им.

Вниз по реке сгоняли плоты. Один такой плот, изгибистый, чуть не в километр длиной, ведомый пыхтящим буксиром, поравнялся с пароходом, который нагонял его. На плоту жгли костер, сидели около него люди, слова их, вернее, бессвязные отзвуки человеческой речи, далеко разносились над поверхностью воды.

По палубам судна еще гуляли редкие пассажиры, сидели на скамейках пары, но пароход уже затихал, исчезали с досок палубы резко очерченные отсветы окон.

— Морсу хочется, — слышался из темноты чьей-то каюты томный женский голос.

Измученный мужской отвечал:

— Ну где я тебе возьму морсу? Ресторан закрыт… Давай спать.

— Ах, как хочется морсу…

Из закрывшегося уже ресторана вывалились припозднившиеся посетители. Центром шумной компании была высокая, немолодая уже женщина с хорошо поставленным, чуть хрипловатым голосом — может быть артистка.

— Благодать, а! — говорила она, закрывая глаза и вдыхая чистый воздух. — Неужели все это кончится? Эта луна, это шлеп-шлеп по воде, этот блаженный сон? Бог мой, и вправду, как во сне. Я ничего не помню… Где мы? Какое сегодня число?

— 17 июня 1941 года, милая Нина Васильевна, — подсказал ей один из мужчин, кругленький, верткий, в косоворотке навыпуск, подпоясанной узким кавказским ремешком. — И завтра с утра нас с вами ждет тяжелая работа. Так что пора баиньки…

— Вы бухгалтер, Васильчиков, — потухшим голосом сказала женщина. — Как Вам самому-то не скучно от себя?

— О! — вспомнил кто-то из компании. — И правда, семнадцатое… Сегодня же «Динамо» со «Стахановцем» играют. Сыграли уже…

— Вот и влындют, наконец, чемпиону…

— Кто влындит-то?

— Тот же «Стахановец». У них форвард хороший…

— Путятов? Ой, уморил! Кто такой Путятов рядом с Дементьевым?

— Пари?

— Пари.

— А ведь эти плотогоны, друзья, — прервал их спор высокий, седой, державшийся рядом с актрисой мужчина, — сейчас там ушицу едят, смею вас уверить. С дымком, из стерлядки… И не всухую… Э-э-эй! — пропел он высоким голосом. — Приятного аппетита-а-а!..

Костер на плоту, и сам плот, темный на светлом зеркале реки, уплывали влево, вверх, пароход уже обгонял маленький с высоко выдвинутой трубой буксирчик. Кто-то сидел на корме, курил.

— И куда он так торопится, наш капитан? — капризно сказала женщина. — Вот Вы, Васильчиков, все можете… Остановили бы пароход, уговорили капитана. Мы бы сейчас купанье устроили…

— Славно бы!

— Водица, небось, шелковая…

— Купеческие у Вас замашки, Нина Васильевна, — отозвался скучный Васильчиков. — Кто-как, а я лично — «у койку»… Пойду тихонечко, чтобы не расплескать сон. Оревуар…

Лиза, прикрыв ладошкой рот, зевнула.

— Вот что, Лиза, — Павел Иванович накрыл ладонью ее руку. — Пойдемте-ка спать…

— Как? Что? — Лиза тряхнула ресницами. — Я не хочу…

Он засмеялся:

— «Не хочу», а глаза с поволокой… Пойдете ко мне в каюту и ляжете спать. И никаких разговоров. Всё! Это приказ!

— Как же? Там мужчина…

— Он Вас не съест…

— А Вы?

— Я пограничник. Ночью привык бодрствовать. Словом… Я же сказал — прекратить разговорчики! — И он, легонько взяв Лизу за локоть, повел ее вдоль палубы.

— Я — часик… — лепетала она. — Ох, беда Вам со мной…

Через минуту она уже крепко спала в свежей постели, рядом через проход похрапывал пассажир-гора, так высоко и значительно возвышался под простыней его огромный живот. От одной неожиданно громкой рулады его храпа Лиза вздрогнула, подняла голову, плохо, видимо, соображая, где она находится, наконец, вспомнила, улыбнулась и тут же уснула успокоенно и крепко.